— Эй, давай и сюда тащи. Мы тоже пить хотим.

— Здесь не ресторан, услуги официанта не предусмотрены, — не глядя на него, ответил кашевар.

— Чё?

Губы кашевара так и просились ответить в рифму, но сдержался.

— Лады, сам подойду, — оскалился варан. — Не гордый.

Он двинулся вразвалочку, продолжая поигрывать ножом. Второй так и остался сидеть, уткнувшись носом в планшет.

— Ну, чё у тя тут? Чем личный состав кормишь?

Он подцепил лезвием крышку котла, приподнял. Из щели потянуло крапивницей.

— Фу, твою мать. Чё вы жрёте?

— Свиньи жрут. А мы люди, — резко отреагировал кашевар.

— Вы-то люди? Ха! Шлак. Мусор. И место ваше — в яме.

Кашевар махнул весёлкой, наёмник перехватил черенок, дёрнул кашевара на себя и сунул нож ему под подбородок. Проделал он всё настолько быстро, что только я и смог оценить его быстроту и точность.

— Какой шустрый поварёшка, — с губ варана закапала слюна, нечто подобное бывало и у меня в минуты ярости. — Мне нож не нужен, я тебе кадык пальцами вырву. Компот где?

— Кончился. Был да весь вышел, — несмотря на лезвие у горла, кашевар держался смело. — Ни тебя, ни твоего дружка в списках на довольствие нет. Пить хочешь, в углу бочка с водой, пей, сколько влезет.

— Оставь его, Грудич, — вяло проговорил второй варан. — Шею ему свернёшь, Толкунов опять разозлится. Ну его нахер эти проблемы. Да и ваще, у них даже яблоки крапивницей воняют.

До сих пор я сидел спокойно и попивал компот, как будто всё происходящее меня не касалось, хотя кашевар, как и весь гарнизон Полынника, человек из моей статусной категории, свой в доску, и вписаться за него сам бог велел. Но я помалкивал, наблюдая за варанами. Оба под дозой, вооружены как на маленькую войну, да и подготовка ни в какое сравнение с редбулями. Опасность от них исходила реальная, она делала воздух вязким, и в случае конфликта, боюсь, одними кулаками обойтись не получится. Приходилось сдерживаться, хотя слово в защиту кашевара всё равно пришлось бы вставлять, иначе ни Гук, ни остальные не поймут.

Но стоило второму раскрыть рот, кожа покрылась мурашками. Я едва не поперхнулся. По лицу потёк пот; бандана промокла, ворот на рубашке тоже промок. Мысли застучали в унисон с сердцем: твоюмать-твоюмать-твоюмать… Мне стоило больших усилий, чтобы не сорваться с места и… и… И, в общем, я унял дрожь, положил руки на колени и сказал:

— В самом деле, отпусти мужика, Грудич. Он тебе по возрасту в отцы годиться, а ты хамишь, ножом угрожаешь. Неправильно это.

Я говорил, а сам смотрел на второго, ждал, когда он поднимет голову. Голос голосом, но и на лицо взглянуть хотелось.

И он поднял. Широкий лоб, узкие скулы, тонкие губы. Выражение глумливое, над правой бровью татуировка в виде скрипичного ключа.

Музыкант.

Сердце забилось ещё быстрее. От волнения по плечам прокатилась слабость. Ох, как не вовремя. Что бы не случилось, надо сохранять спокойствие, так учил Андрес. Волнение, страх, ненависть делают тебя уязвимым. Раз, два, три, четыре…

— Ты о чём щас, шлак?

Он не узнал меня. Да и в самом деле, через него столько народу прошло, столько человек он отправил сюда через станок. Каждого не упомнишь.

…восемь, девять, десять.

Волнение схлынуло. Я положил автомат на столик и шагнул вбок, ближе к плите.

— Я о том, что нельзя обижать старших. Некрасиво это. И глупо думать, что за них некому заступиться.

— А ты решил заступиться? — пряча планшет в карман и поднимаясь, спросил Музыкант.

Уголки губ кривились, глаза застыли на одной точке. Неторопливый, почти ритуальный, разговор доставлял ему наслаждение. Так же багет смотрит на беззащитную жертву, капает слюной в предвкушении крови, но при этом не спешит наносить смертельный удар, растягивая удовольствие.

— Дай я сам с ним разберусь, Музыкант! — вскрикнул Грудич, прыгнул ко мне, замахнулся.

С кашеваром он разобрался быстро, но для меня его скорость — бег улитки.

Не глядя, я ударил его левой под подбородок. Варана развернуло, тело, повинуясь законам физики, кувыркнулось через плиту, едва не свалив котёл с кашей, и шмякнулось об пол. Кашевар, не растерявшись, метнулся к нему стрелой, подхватил автомат и отскочил в сторону.

Музыкант насторожился, но не испугался. Он кивнул, оценивая удар.

— Бить умеешь, молодец. Эй, Грудич, жив?

Тот захрипел. Наногранды, конечно, способны творить чудеса, но даже они не в состоянии за несколько секунд залечить сломанную челюсть и отрастить новые зубы.

Музыкант сделал шажок ко мне, ещё один.

— А ты местный герой, да? Плащом шикарным разжился. На Земле за такой пару штук баксов отвалят и ещё спасибо скажут. Стильно. Не против, если я себе его заберу?

Я промолчал. Он прищурился.

— А… я тебя помню. Ты…

Какие-то воспоминания крутились в его голове, но он такое количество народа через станок прогнал, что вспомнить конкретного человека не мог, лишь черты моего лица что-то ему напоминали, да и то за последние несколько месяцев они изрядно погрубели. Боюсь, и Данара меня не сразу признает.

— Да хрен там, разве всех вас запомнишь. Через станок тебя отправлял, так? А ты поднялся, даже дозой разжился. Вам всем тут выдают или только тебе?

Мы сблизились настолько, что достаточно протянуть руку. Он и протянул. Я заметил начало движения, развернул плечи, пропуская кулак мимо, и шагнул ему за спину. На этом бой можно было заканчивать. Я мог свернуть ему шею несколькими разными способами, мог пробить почки, сломать рёбра. Да мало ли что я мог сделать! Но мне нужно не это.

Мне нужны Данара и Кира, а Музыкант должен знать, где они и что с ними.

Поэтому я не стал убивать его и не стал превращать в инвалида, а лишь тихонько толкнул в спину. Он отлетел метра на три и грудью упал на столик, опрокинув котелок с компотом. Вскочил злой, мокрый, ошпаренный. Показное спокойствие улетучилось, и на лице обозначился знакомый садистский оскал.

— Тебе конец, шлак!

Рука метнулась к рукояти пистолета, он даже успел вытянуть его и навести. Я опередил. Перещёлкнул сознание, мгновенье — и уже ковыряюсь в мозгах Музыканта. Сколько же здесь грязи. Убийство, убийство, вообще