Шрифт:
Закладка:
Не обращая больше внимания на посторонние звуки, я продолжил крутить маховик. Панорама в смотровом лючке сдвигалась медленно. Стена, стена, край тротуара. Наконец-то показался уличный просвет, потом и сам проходчик. Рейдеры загоняли в ствол очередной снаряд.
Только не торопиться. У меня одна попытка, а они бараны косорукие. Промажут!
Ствол дёрнулся. Послышалось шипение. К запаху бензина примешался запах гари, заплясали языки пламени.
По щекам покатились капли пота. Огонь начал лизать берцы, перекинулся на брюки. Ещё несколько секунд, и я заполыхаю целиком.
Не отрываясь от оптики, я навёл прицел на проходчика, подкорректировал по вертикали, выждал мгновенье, затаив дыхание, и надавил спуск.
— Прощайте, суки.
И рванул из танка. Вывалившись через боковой люк, пополз на коленях прочь. Сейчас сдетонирует боекомплект… Грохот взрыва надорвал перепонки. В последний момент успел перекатиться за угол, завалился на спину и увидел поднимающуюся в небо башню. Она смешно кувыркалась и походила на взлетевшего головастика. Мгновенье — и где-то неподалёку затрещали перекрытия, посыпался шифер, с тяжким придыхом осел дом. Улицу заволокло пылью, дымом.
Кто-то бил меня по плечам, по ногам, сбивая огненные искры. Я попытался вдохнуть, не получилось, перевернулся на бок. Грудь содрогнулась от кашля, лёгкие разорвались и, наконец, задышали. Как хорошо, оказывается, дышать.
— Дон, как ты?
В упор на меня смотрела Алиса. Её глаза напротив моих и так близко…
— Как я выгляжу? Сильно обожгло?
И по сошедшимся бровям понял: сильно.
Глава 15
Одежда обгорела вся, кроме плаща. От брюк ниже колен остались одни дыры. Кожа на ногах почернела и бугрилась волдырями. Голова тоже обгорела; я чувствовал, как токают вены на висках и как стягивает кожу за ушами и на затылке. Или что там у меня осталось? Боль тупая, пульсирующая, непереносимая. Хотелось непрерывно стонать. Стонать и пить.
— Пить нельзя, — резко обрезала Алиса.
Я и сам понимал, что нельзя. В гортани першило, откашливалось кровью и мелкими кусками плоти. Верхние дыхательные пути обожжены, возможно, и лёгкие.
— Оживитель, — прошептал я.
— Терпи. Вещи остались в башне. Я уже отправила за ними Звездуна. Сейчас тебе нужно лежать спокойно, не напрягаться. Наногранды сделают своё дело. Вот только волосы…
— Что «волосы»?
— Не скоро отрастут. Но отрастут, не волнуйся.
— Всё настолько плохо?
— А ты как хотел? Из танка не ты выбрался, а факел. Вообще непонятно как дышишь до сих пор.
Даже так. Факел. Наногранды спасли меня в который раз. Если б не они, догорал бы сейчас вместе с панцером.
Где-то сбоку задышал Желатин.
— Алиса Вячеславовна, сделал, как вы и велели. Вот носилки.
— Ставь рядом. Перекладывайте его. Только осторожней!
Кто-то взял меня подмышки, Желатин ухватил за лодыжки. Показалось, мясо с ног срезают. Я заорал, Желатин отпрыгнул.
— Как брать-то его? Кожа с мяса сползает. Тьфу! Может здесь оставим? Натянем брезентик, палатку соорудим. Суждено, так и тут выздоровеет. А лучше сразу добить, чтоб не мучился.
— Я тебя самого добью, — голос Алисы выдавал волнение.
— Я серьёзно, Алиса Вячеславовна. Это же труп.
Желатин нервничал не меньше её, и то, что он делал, ему не нравилось. Мне тоже не нравилось, однако Алисе на наши чувства было плевать.
— Отнесём в башню, — твёрдо сказала она, а я подумал: прав Желатин, лучше бы действительно добили. Боль растекалась по телу тем самым огнём, который жёг меня в танке, и выстрел в голову стал бы милосердием. Говорить уже не получалось, из глотки вырывалось только мычание.
— Всё, сам ща подохнет, — перекрестился Желатин. — Не может человек такую боль так долго терпеть.
Послышался топот и тяжёлое дыхание.
— Во, принёс, — сообщил кто-то голосом Звездуна. Мне реально уже было похер: Звездун, не Звездун, да хоть Михаил Боярский, ибо все мысли занимала эта поганая боль.
— Голову приподнимите, — захлопотала Алиса, — и к носу. Пусть вдохнёт.
— Да он ртом дышит.
— И туда насыпьте… Оживитель где?
Это может показаться странным, но боль начала уходить. Чего там в меня насыпали, неважно, главное, я почувствовал такое облегчение, что смог улыбнуться, а перед тем, как отключится, снова увидел глаза Алисы: большие, влажные…
А потом меня несли, поднимали, поворачивали. Слуха достигали непонятные звуки, то ли разговаривал кто-то, то ли пел. Пахло дымом. Но это был не опасный дым, не от горящего панцера, от этого дыма тянула чем-то вкусным. Похлёбкой. Той похлёбкой, которую мы ели незадолго до боя. Я встал, подсел к костру. Мне протянули ложку. Она почему-то была обугленная, и я никак не мог подчерпнуть варево из корыта. Большое, чугунное корыто, на котором было написано белой краской: «нельзя». Что именно нельзя, не уточнялось. Наверное, нельзя черпать из него обугленной ложкой. Но тогда зачем мне такую дали?
Нельзя… Нельзя… Нельзя…
А что можно? Стихи читать? Мы с Данарой любили, развалившись на кровати и уставившись в потолок, читать в унисон:
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Иногда к нам присоединялась Кира. Вот как сейчас. Я обнимал их обоих. Мы вместе, мы счастливы. Данара проводит пальцами по моим губам…
— Свеча горела…
Кажется, я произнёс это вслух. И тут же получил ответ.
— Чё говоришь?
Я приподнял голову.
Это не Данара, нет. Это… Звездун? Снова этот белобрысый дьявол. В прошлый раз в подвале, и вот опять.
— Какая свеча, начальник, о чём толкуешь? Свеча восковая, свеча…
Его губы кривились в ухмылке.
— Где я?
— Там же, где и вчера.
— Звездун, кастрирую.
— Да ладно тебе. Чё ты? В подвале под башней. Комендант угол выделил. У них тут склад. Патроны, гранаты. Я втихаря затарился, в жизни пригодиться. Ты ж не против, начальник?
— Не против. Давно я здесь?
— Третьи сутки… О, нет, вру, уже четвёртые. Мы с Желатином по очереди тебя стережём, пелёнки меняем, когда описаешься. Шучу, не меняем, само сохнет. Шучу, шучу… на бок переворачиваем. А писиндрюл свой ты сам настраиваешь, хех.
Звездуну было весело. В полутьме подвала он отсвечивал пробитым взглядом и глуповатой улыбкой.
— Ты под нюхачом что ли?
— Как можно, начальник? Если только чутка, чтоб не