— Пойдём, я покажу тебе, — махнул окровавленным платком в сторону дома Улис. — И пожалуйста, не делай глупостей. Я быстрее, а главное умнее тебя. Нет, убивать я не стану, но бросить к тем скотам могу. Я верю в тебя, друг. Мы обязательно станем командой.

Он не спеша зашагал по давно не чищенной, изрезанной травой дорожке, а Хорст, едва бросив тоскливый взгляд на машину, поплёлся следом. Оги, даже оказавшись в невыгодных условиях, обязательно попытался бы выкрутиться. Он ударил бы пижона исподтишка бутылкой, отметелил ногами и преспокойно бы уехал. Флин атаковал бы сразу, ведь у противника нет револьвера, чтобы остановить громадного верзилу. Клара обвела бы врага вокруг пальца своими уловками, так, что тот сам бы отвёз её к отелю. А Хорст просто следовал за их бывшей жертвой, словно скот на бойню.

Так они добрались до лифта и спустились вниз. После прошли по коридору, до того самого поворота к комнате с решёткой. Здесь Улис остановился.

Флин лежал на бетонном полу, буровя своими маленькими, злобными глазками ненавистную решётку. Клара сидела совсем рядом, всхлипывая словно дитя. Оги, щедро устлавший их камеру фальшивыми купюрами, присел на единственный табурет, что стоял прямо у открытого сейфа. Трое попавших в западню грабителей и ведро — больше в комнате ничего не было. Доходяга уже достал из встроенного в стену сейфа одну из бутылок с водой. Обычная бутылка минералки со знакомой этикеткой. Всего лишь литровая, а значит у них на всё про всё два литра. Он не собирается пить мочу, хоть бы и свою собственную.

«Может пристрелить их сразу? — бросил он быстрый, оценивающий взгляд на подельников. — Не похоже, чтобы этот ушлёпок шутил. Что он вообще задумал? А Хорст? Он остался в машине! Просто убьёт или… Пижон не знает о машине, хотя конечно догадается о том, что мы не пришли сюда пешком. Эта размазня Хорст скроется и не вспомнит о нас, как только заприметит спешащего к нему терпилу. Да, как только поймёт, что не вернёмся, так и вдарит по газам. И даже не пикнет никому, как пить дать. Пить…»

Он с наслаждением приложился к бутылке, сделав несколько жадных глотков.

— Эй, придурки, не вздумайте палить по нам! — крикнул Улис подельникам Хорста. — Кроме нас вам и воды принести никто не сможет.

— Не сцы, хитрец, стрелять не стану, — отозвался за всю троицу Оги. — Так ты не один? Сколько вас здесь таких хитрожопых?

— Лишь двое, — усмехнулся странный щёголь, — я и мой новый друг.

Он вышел к решётке, увлекая за собой обуреваемого любопытством Хорста. Трое его подельников с удивлением уставились на нового друга их врага.

— Ты заодно с этим ушлёпком?! — взревел вновь окрепший Флин.

— Хорст, милый, объясни ему, что я ни при чём, — вскочила как ужаленная Клара. — Помоги мне, ну, я всё для тебя сделаю. Хорст?!

— Зачем мы вам? — совершенно спокойно спросил Оги. — Ни полиции, ни убийств. Тогда что? Заманили в подвал, а дальше?

— Ваша клетка наполнилась предпоследней, — подошёл к стене Улис. — Сейчас познакомлю вас с остальными.

Он нажал невидимую, одному ему известную, полностью сливавшуюся со стеной кнопку. В том месте появилась панель, на которой он привычно набрал нужную комбинацию символов. Уже через мгновенье стена справа стала съезжать вниз, открывая взору потрясённых преступников просторный зал с множеством точно таких же клеток. Комната с сейфом была лишь одной из многих. В зале заметили опустившуюся в пол стену и двоих гостей. Пространство заполнил оглушительный шум мольбы, жалоб и проклятий. Подбежавший к решётке Оги не верил своим глазам. Клетки располагались по кругу, а свод зала был похож на храмовый. Улис вышел в самый центр. Он запрокинул голову к высокому потолку, раскинул руки и улыбался. Хорст стоял в оцепенении, раздавленный и потрясённый. Безумно хотелось бежать! Бежать не оглядываясь, изо всех сил, подальше от этого места и его хозяина. Но вместо этого трус оставался на месте. Холодный, мерзкий пот стекал за шиворот, по спине. руки подрагивали, а сердце молотом билось в грудь.

— Лабиринт! — внезапно закричал Улис, стараясь перекрыть создаваемый узниками шум. — Лабиринт уже скоро! Мо́й Лабиринт!

Шум только усилился. Внезапно громыхнул выстрел. Оружие явно имелось не только у Оги. Пуля просвистела совсем рядом с хозяином Лабиринта. Он словно и не заметил её, так упивался своими планами. Однако пора было показать новому другу больше, а потому он спокойно прошёл к клетке ошеломлённой троицы.

— Пойдём, друг, я покажу тебе один из входов в Лабиринт, — бросил он на ходу уже беспрекословно подчинявшемуся ему трусу. — Ты должен знать. Останется только одна клетка и мы заполним её вместе. Предыдущие друзья подвели меня, но в тебя я верю.

— Он… Он мог убить тебя, — не смог сдержаться Хорст.

— Но не убил же, — блаженно улыбнулся хозяин Лабиринта.

Лифт спустил их ещё ниже. Тошнотворный запах смерти заставил пребывавшего в шоке Хорста очнуться. Шорохи, писк и возня в полумраке. Свет из лифта слегка освещает большую комнату, а где-то там, в паре десятков шагов, ещё более слабое освещение не позволяет раздавленному страхом преступнику разглядеть неизвестность. Улис вышел, но его спутник не спешит покинуть кабину лифта. Хозяин Лабиринта щёлкнул выключателем и комнату, а скорее широкий коридор, залило ярким светом. Коридор был пуст, а в стороне противоположной лифту путь перекрывала знакомая решётка.

«Я в руках безумца, — молнией пронеслось в голове труса запоздалое откровение. — Мне конец.»

— Ну же, друг, ты должен это видеть, — позвал его за собой безумец. — Быстрее, у нас ещё много дел. Не зли меня, ладно.

Последняя фраза прозвучала настолько зловеще, что Хорст, пусть и медленной, дёрганной походкой, всё же последовал за Улисом. К горлу подступила тошнота, ноги сделались ватными, в глазах двоилось. Безумец остановился, не дойдя каких-то пару шагов до решётки. Вскинул руку, останавливая и едва не опередившего его «друга». За решёткой коридор продолжался, но света хватало лишь на несколько метров. Однако опустившему глаза в пол Хорсту было достаточно и этого. Пол залит кровью, повсюду человеческие останки. Их много, очень много. Большинство костей обглоданы до блеска. Несколько черепов, брошенных смертью у самой решётки, равнодушно взирают опустевшими глазницами на зрителей и лишь у одного на месте единственный, каким-то чудом уцелевший глаз.