Шрифт:
Закладка:
Еще точнее и определеннее можно доказывать степень зависимости Феодорита от Созомена. Рассматривая рассказ Феодорита о обретении креста Христова во времена Константина, мы находим, что историк несомненно пользовался, кроме Руфина и Сократа, еще и Созоменом. В самом деле у Созомена мы встречаем очень оригинальную заметку о том, что в употреблении, какое сделано Константином из гвоздей, открытых вместе с крестом, исполнилось пророчество Захарии: «и будет еже в узде коня свято Господу» (II, 1). Тоже самое замечание встречаем и у Феодорита (I, 18 (17)), но последний мог заимствовать его только у Созомена. Другой пример. Феодорит рассказывает случай преследования императором Валентом епископа Едесского Варсы и других клириков (IV, 16–17) 14. 15). Главный источник, откуда черпал свои сведения Феодорит в указанном рассказе определить было бы трудно, так как об этом говорят и Руфин и Сократ и Созомен, если бы автор не поименовал одно должностное лицо Едессы и тем самым не открыл бы нам: кто главный руководитель Феодорита. Феодорит упоминает Едесского префекта, по имени Модеста; а так как это имя из числа историков указывает один Созомен (VI, 18 сл. Сокр. IV, 18), то не остается сомнения, что Феодорит известием о событии одолжен преимущественно Созомену[219]. Еще пример. Феодорит сообщает сведения (IV, 23 (20)) о избрании Моисея во епископы Сарацинов. Событие это рассказывается и Руфином и Сократом и Созоменом. При сличении известий Феодорита по этому случаю с известиями Созомена открывается, что Феодорит несомненно читал Созомена, когда сообщал известие о постановлении Моисея в епископы. Это можно видеть из того, что Феодорит называет Сарацинов «измаильтянами», как не называют их ни Сократ, ни Руфин, но как называет их Созомен (VI, 38), указывающий и причину, по которой будто бы потомки Измаила стали именоваться новым именем: Сарацины. Хотя можно было бы привести и другие образцы зависимости Феодорита от Созомена, но полагаем, что и приведенных достаточно для нашей цели[220].
Заметим одно: зависимость Феодорита от Сократа и Созомена не может ни мало отнимать чести у Феодорита, ибо это долг каждого последующего историка — советоваться с более ранними историками.
Если Феодорит писал свою историю после того, как появились труды Сократа и Созомена, которые известны были епископу Кирскому, то само собою напрашивается вопрос: что побудило Феодорита взяться за это дело, — тем более, что этот историк не довел своего труда даже до той грани времени, до какой простираются церковные истории Сократа и Созомена? В истории Феодорита нет определенного ответа на этот вопрос Правда, в начале своего труда (I, 1), (praefatio) Феодорит вскользь упоминает, что он имеет в виду записать незаписанное историками (τα λειπομενα συγγραφαι), но это, кажется, нужно понимать так, что он считает себя прямым продолжателем Евсевия (ibid), а не так, что он хочет пополнить Сократа и Созомена, о которых он совсем молчит. При том, если бы он хотел пополнить Сократа и Созомена, как иногда думают[221], то он не стал бы пересказывать того, что уже было рассказано его предшественниками, однако ж он не считает лишним и еще рассказать о том, что уже было оповещено Сократом и Созоменом. У Феодорита не было также намерения поправлять ошибки его предшественников[222], потому что, если он иногда и поправляет Сократа и Созомена, то это случайность, а не цель твердо намеченная[223]. Цель, какую поставил себе Феодорит при написании истории, определенно им не выражена, но она в значительной мере открывается при внимательном чтении его истории. Он не думал ни пополнять Сократа и Созомена, ни поправлять их, он хотел написать такую же общую историю церкви известного времени, но в ней он хотел осветить новым светом жизнь и деятельность церкви Антиохийской и вообще церковного округа Сирского: осветить, как с тем, чтобы показать значение этой части общества христианского в совокупной жизни церкви, так и с тем, чтобы дать некоторое руководство для своих современников, захваченных движением монофизитским. Посмотрим, какими путями Феодорит идет к достижению своих намерений. Прежде всего, он старается изобразить в возможно ярких блестящих чертах всех православных епископов Антиохийских IV и начала V века. Начать с Евстафия Антиохийского (323–340 г.). Феодорит отводит ему почетнейшее место между членами первого вселенского собора, приписывает ему честь торжественного приветствования императора Константина речью на этом соборе (I, 7 (6)), о чем никто из историков не упоминает. Феодорит почитает Евстафия истинным и великим столпом церкви, он говорит: «некоторые удостоенные священства не только не хотели назидать церковь, но старались подорвать самые ее основания, ибо на тех именно, которые управляли церковью согласно с апостольским учением, сплетали клеветы, низлагали их и изгоняли». Далее автор упоминает первее всего Евстафия, которого он называет «величайшим столпом благочестия» (I, 25 (24)). Очевидно, он старается поднять Евстафия на ту высоту, на какой стояли самые первые поборники православия того времени[224]. С таким же признанием великих заслуг для церкви Феодорит описывает и другого Антиохийского епископа Мелетия (358–381 г. с промежутками). Историк истощает все хвалы при описании этого лица. Он именует его «святым», «великим» (II, 31 (27)), «дивным» (III, 4 (2)), «кротчайшим из всех людей», «божественным» (V, 3) и т. д.; указывает на особенную мудрость и проницательность Мелетия, который поставлял пастырями в другие места лиц, отличавшихся многими высокими достоинствами (V, 4); указывает на безбоязненность Мелетия, который во времена Юлиана дает убежище сыну одного жреца обратившемуся к христианству (XXI, 14 (10)). Весьма замечательны рассказы Феодорита об отношении Феодосия Великого к Мелетию, о чем мы ничего не знаем из других источников того времени. По рассказу Феодорита Феодосий, когда он был военачальником, видел следующий сон: «ему представилось во сне, будто епископ Антиохийский Мелетий (которого нужно сказать Феодосий в то время совсем не знал) возложил на него царскую порфиру и главу его украсил же царским венцом» (V, 6). Смысл сна понятен: он предвещал Феодосию царский престол, что впоследствии и
