Даже в Голландской республике, освободившейся от империи, этот эстетический идеал по-прежнему властен. Академии, культивирующие античный идеал красоты и пластики, востребованы империями именно потому, что стандарт пластический воплощает в себе государственный порядок. Пластика есть не что иное, как внешнее выражение государственной идеи, формующей среду. Данное понятие (государственный порядок) неведомо еврейскому народу: ни государства, ни, соответственно, пластики в культуре иудаизма нет. Любопытно осознать, что «избранный народ» (если принять библейскую терминологию) лишен государственности. Этот факт – самый вопиющий парадокс в истории человечества. История народов и государств, стран и территорий и составляет науку «история». Народы не всегда соответствуют странам, а страны не всегда соответствуют государствам, за конфигурациями перемен наблюдают историки. И вот народ, который, согласно Завету (христианская цивилизация в самом рьяном антисемитском изводе не отрицает преемственность Нового Завета от Ветхого) является избранным, лишен государственности. Можно ли из этого сделать тот вывод, что государственность не является божественным промыслом? Если сказать так, то тезис о короле как о помазаннике Божьем становится нелеп. Вероятно, Бог имел в виду какую-то иную форму государственности, не имперскую; возможно, республиканскую, договорную, общинную. Но такого рода государственность – не оседлая, не имеющая земли и материальной культуры, не могла привести и не привела к созданию пластического искусства – по той элементарной причине, что искусство, на своем идеологическом уровне, на уровне первых потребностей организованного социума, призвано зафиксировать торжество правителей, а таковых у еврейского народа не было; и правителей тех стран, где они селились, евреи не считали своими властителями.

Российский литератор Розанов писал следующее: «В “еврее” пришла новая “категория”. В еврее никакой “крупицы” нет нашего, нет французского, нет немецкого, нет английского. Ничего европейского нет и не будет. Еврей сам по себе не только бесталанен, но – ужасающе бесталанен: взамен всех талантов имеет один большой хобот, маслянистый, приятный; сосать душу и дар из каждого своего соседа, из города, из страны… Все евреи – от Спинозы до Грузенберга – не могут отвергнуть, что когда произносится слово “евреи”, то все окружающие чувствуют подозрение, недоверие, ждут худого, ждут беды себе… Вот что, мои милые русские: такое всеобъемлющее недоверие и от таких древних времен – не может не иметь под собою основания. И поэтому всячески сторонитесь евреев и не вступайте в никакие отношения с ними. Если, идя по улице, вы издали увидите фигуру “как будто еврея” – потупьте глаза и таким образом не увидьте его, взглянувши друг на друга с евреем – вы уже несколько перестали быть русским и несколько объевреились. Увидя комнату, где разговаривает еврей, не входите в нее; и если где вы сидите – придет еврей и начнет говорить – заговорите, заспорьте с кем-нибудь третьим, чтобы не только его не слушать, но и не слышать, берегите ум от евреев! Берегите глаз свой и ухо от еврея».

И если литератор Розанов советует избегать даже глядеть на евреев, чтобы не «объевреиться», не утратить связи со своей исконной культурой, то как же надо относиться к художнику Рембрандту, который не только смотрел на евреев, но вглядывался пристально и сделал именно иудаизм темой большинства своих картин. Вслед за Микеланджело и так же осмысленно, как Микеланджело, Рембрандт поставил свое искусство в зависимость от истории изгойства евреев. Конечно же, он писал «республику в республике», тем самым усугублял идею освобождения; но одновременно он отказывался от античного имперского канона, в том числе и в рисовании.

Германский просветитель Иоганн Гердер (вдохновитель движения «Буря и натиск») столетием позже Рембрандта подытожил рассуждение о еврейской нации следующим образом: «Наличность в любом государстве известного числа евреев так пагубна для него, что в этом случае нельзя руководствоваться общими гуманными принципами; дело здесь касается государственного вопроса: поэтому является обязанностью каждого государства устанавливать, какое число этих чужестранцев может быть терпимо в стране без ущерба для коренного населения». «Идеи к философии истории человечества» Гердера ориентированы на прогресс – и это исключительно важно. Сугубый «гуманист», который считал животных «меньшими братьями» (идя в этом отношении дальше Канта, относившегося к животному царству утилитарно), даже в будущем не видит места для евреев. В таком случае не вызывает удивления то, что ректор университета Утрехта (Гисберт Воеций; этот эпизод Недлер описывает в своей книге) в 1636 г. инициировал дискуссию, следует ли решить еврейский вопрос методом истребления популяции. Евреи обрели в Голландии столько прав, сколько они не обрели нигде, – но важно понять, что права эти были строго лимитированы и постоянно обсуждались.

Претензия понятна: республика, только освободившаяся от гнета, не желает терпеть в себе внутреннего врага, республику в республике. Иудейство как фермент разрушения государственности осознается всеми. Цитаты в данном случае уместны – прежде всего для того, чтобы показать уникальность отношения Рембрандта. Цитата из сочинения Эрнста Ренана, христианнейшего, гуманнейшего автора XIX в.: «До наших дней еврей вкрадывается повсюду, требуя равноправия; но в действительности не равноправия он хочет, ибо сохраняет везде свои уставы: он требует тех же гарантий, которыми пользуются все, и сверх того, требует исключительных для себя законов. Он хочет пользоваться преимуществами наций, не будучи таковой и не принимая участия в исполнении национального долга. На это ни в коем случае и никогда не может пойти ни один народ. Нации представляют собою военные учреждения, мечом основанные и мечом охраняемые: они представляют собой крестьян и солдат. Евреи ничем не содействовали их установлению. Тут именно и кроется крупное недоразумение, лежащее в основе всех еврейских притязаний. Иностранец, которого терпят, может быть полезен стране, но при том условии, чтобы он не завладел страною. Несправедливо требовать себе одинаковых прав с членами семьи, дом которой не вами выстроен, подобно птицам, устраивающимся в чужом гнезде, подобно тем улиткам, которые забираются в раковину другой породы. Антисемитизм отнюдь не является “признаком некультурности”, а, наоборот, одареннейшие и культурнейшие люди всех времен и всех народов, соприкасавшиеся с еврейством, были убежденными антисемитами».

Сочинение Ренана «Антихрист» появилось намного позже времени Рембрандта; впрочем, от времен фараонов до наших дней отношение к евреям не менялось именно по причине отказа иудеев соответствовать государственной идее той страны, где они нашли пристанище. Отсутствие государственной идеи означает выпадение из сферы действия прав; евреи не становятся частью коллектива, следовательно, коллектив игнорирует их и ограничивает в правах. Нидерландская революция освободила от гнета Габсбургов; иудеи ехали в освобожденную республику (и республика иудеев приняла), полагая, что «свобода от» распространяется в том числе и на свободу от государства новой республики, но это понимания встретить не могло. Чувства республиканца национального по отношению к внутренней республике весьма четко выразил французский политический деятель Друин де Люйс, рассуждая об иудеях во время Великой французской революции: «Мы какие-то странные наследники 1789 г.: наследство получили не мы, а евреи, которые при этом поступили с нами еще хуже, чем Исав с Иаковом. Они не только не дали нам чечевичной похлебки, но оставили себе и блюдо, предназначив его для казенного пирога. Свобода, равенство и братство – у нас только слова: свобода у нас относительная, равенство же состоит в том, чтобы на одного еврея, владеющего миллионами и миллиардами, приходились тысячи французов, умиравших с голода, что касается братства, то это просто Каиново братство». Нет ничего удивительного, что сходное чувство испытывали голландские республиканцы, наблюдая за иудейскими банкирами и ювелирами.