Шрифт:
Закладка:
Евреи были изгнаны из Нидерландов указом Филиппа II, стали возвращаться только в конце XVI в., в 1566–1609 гг., то есть одновременно с тем, как в Амстердам приезжает сам Рембрандт. Евреи не имели политических прав в Голландии и должны были приносить в суде специальную еврейскую присягу. Были запрещены браки между евреями и христианами. В 1613 г. амстердамский городской совет исключил евреев из большинства цехов и купеческих гильдий. Евреи исстари известны как хорошие врачи, занимались частной практикой и имели право лечить всех жителей Нидерландов, но при лечении неевреев были обязаны приносить специальную клятву. В Амстердаме христианские врачи и фармацевты были объединены в гильдии, куда не принимали евреев. Евреям-фармацевтам с 1667 по 1711 г. запрещалось продавать лекарства неевреям.
Нет нужды утверждать, что все евреи в Голландии были бедны; это не так. Как и во всяком народе, бедность и нищета соседствовали с богатством. Ростовщики и ювелиры, евреи участвовали в создании сахарной, шелковой, табачной промышленности, в производстве шоколада, покупали акции голландских компаний. Но речь о другом – о политическом бесправии в эпоху прав, понятых как религия. Ведь и герой романа «Айвенго», еврей Исаак, отнюдь не беден – он просто бесправен, гоним, и его жизнь ничем не гарантирована.
Выбирая отверженных в качестве героев (так сделал Гюго в романе «Отверженные»), автор подвергает сомнению концепцию общественного права. Если есть те, кого концепция гражданского права не описывает, значит, право не гуманно – или под словом «гуманизм» имеется в виду не то, что мы привыкли ожидать. На понятии «гуманизм» основана вера в демократию, в республику и понятие независимой личности. Закон – морален, мораль коренится в понятии христианского гуманизма, но Гюго и до него Рембрандт оспаривают универсальность понятия «гуманизм».
Разночтения понятия «гуманизм» можно проследить еще с тех пор, как Данте прославил имперскую модель христианского мира. Данте не свойственно чувство милосердия к отверженным, Данте вовсе не связывает христианство с состраданием; для него гуманизм (сам Данте себя гуманистом не именует, но его последователь Петрарка считает Данте отцом гуманизма) есть строительный материал цитадели прав, империи. Те, кого Данте наделяет правами, получают статус, гарантирующий им сострадание; прочие будут мучиться.
Данте, идеалом которого было правление Октавиана Августа, который выбрал своим вожатым имперского поэта Вергилия, придерживался – в этом нет ничего особенного, это совершенно стереотипная для имперского сознания система рассуждения – того взгляда, что поражение в правах некоторых есть необходимое следствие стабильных прав остальных. Когда Данте рассуждает (в «Пире») о равномерном распределении благ среди граждан, не следует его слова понимать буквально. Тот христианский гуманизм, который Европа вычитала в «Комедии», имеет очень мало общего с христианскими заповедями – и совсем ничего общего с категорическим императивом Канта. В данном случае слово «христианский» следует читать как обозначение идеологии цивилизации, но никак не определение гуманности. Данте, по сути своих моральных критериев, язычник, последователь античной морали империи. Некоторые исследователи (см., например, Голенищев-Кутузов) отмечали жестокость: «Вместе с тем, Данте безжалостен к слабым, ко всем, кто не выдерживает напряжения, необходимого для великих свершений.
– но именовали ее суровой справедливостью. Невозможно определить иной критерий справедливости в унижении слабого, нежели соответствие крепкой имперской власти – но этот критерий и был предложен Данте в качестве гуманного. Граждане XX в. усвоили сарказм Оруэлла «все равны, но некоторые равнее прочих», но на протяжении истории христианской Европы властвует правило «все люди заслуживают гуманизма, но не все могут именоваться людьми и рассчитывать на гуманность». Если быть последовательным, то и фашисты не выступали против «гуманизма», они просто объявили евреев недолюдьми, то есть вывели народ за пределы действия правил гуманности. И было бы лицемерием считать, что данная не-логика не содержится уже в «Комедии» Данте.
XVI песня Рая посвящена проблеме чистоты крови: поэт придирчиво выясняет, как происходили перекрестные браки и смешения, замутившие чистоту римской крови (сам он полагает свою родословную безупречной). Не следует считать, что Данте описывает эту расистскую теорию в некоем символическом ключе; нет, речь идет именно о национальном вопросе. Поэт, разумеется, считает целью человечества общую монархию, однако смешение крови он не поощряет:
Дабы избежать возможных случайностей, поэт и его возлюбленная Беатриче скрупулезно допытываются:
Некоторые исследователи полагают, что под овчарней Иоанновой поэт имеет в виду Флоренцию, но более оснований считать, что овцами Иоанна (тем, кого требуется выпасать перед Страшным судом) является весь человеческий род.
Порой Данте сводит счеты с конкретными семьями («но кровь, чей цвет от примеси Фиггини иль Кампи и Чертальдо помутнел»), порой с кланами («чтоб с вами жил пропахший смрадом мужик из Ангильоне»), но в целом – с народами. Общая конструкция, провозглашенная Данте идеальной, такова: монарх наверху пирамиды, он опирается на римский народ как наиболее привилегированный; еще ниже – разнообразные государства и племена, управляемые наместниками; и в самом основании пирамиды – народ попроще, плебеи. Что до тех, чьи портреты рисовал Рембрандт, то эти существа вовсе в общий план гуманизма не входят. Конечно, сам Данте никогда и не именовал себя гуманистом, эпитет ему подарили задним числом. Однако, единожды подарив, удерживают именно его конструкцию как образчик европейского гуманизма. Рассуждение Данте, логике которого мог бы завидовать Риббентроп, лежит в основе проекта всемирной гуманности – и отрицать этот факт невозможно. Первым, кто оспорил идеологию Данте, был Микеланджело; но лишь Рембрандт осмелился опротестовать избирательный гуманизм и право, возведенное в ранг человечности. В истории европейского искусства против «Божественной комедии» стоит «Человеческая трагедия»: история бесправных и отверженных, которую написал Рембрандт.
4
Для Рембрандта гуманизм есть отрицание права как мерила человеческой состоятельности. У Вальтера Скотта есть проникновенная строка: еврея Исаака, брошенного в подвал на пытки, Вальтер Скотт уподобил модели Рембрандта. На каждой странице автор «Айвенго» повторяет мысль: человек моральный исходит из того, что всегда находится тот, кому хуже, чем тебе. Гугеноту хуже, чем католику; галлу хуже, чем франку; саксу хуже, чем норманну, и, разумеется, вечно притесняемому гражданину Нижних земель, голландцу, кажется, что, отвоевав независимое существование, он восстановил справедливость не только в пределах своей усадьбы или столовой, но во всем дольнем мире. Он выстрадал право! В этот момент Рембрандт напоминает зрителю, что есть те, на кого не распространяются права объективного духа.
