не совсем беспомощные. К тому же я буду осторожен. И ты тоже. Кто бы ни были эти злодеи — им с большей вероятностью нужно, чтобы всё походило на несчастный случай. На явное убийство они не пойдут. А там посмотрим, что будет. Катюша, давай… давай пока просто жить дальше.

Он вновь пригладил мои волосы. Как всё-таки Антон любил это делать!

А я любила его.

— Я тут подумал… Когда мы всё это переживём, нам в старости, по крайней мере, будет, что вспомнить.

Лёгкий вздох над моим ухом свидетельствовал о его ободряющей и выражающей бесконечную любовь улыбке. Закрыв глаза, я почувствовала, как уголки моих губ поразительно легко тоже поднялись вверх. Я была уверена, что Антон это понял так же, как и я, уловив мельчайшее движение воздуха.

После этого разговора мы с мужем, обнявшись, быстро заснули. Больше ни в ту ночь, ни в эту кошмары меня не беспокоили — хотя и нельзя сказать, что дальнейший мой сон был полностью спокойным. То же самоеможно было говорить и о моём настроении. В том числе сегодняшнем — я так и не могла до конца полностью раствориться в атмосфере праздника.

Подумав, что стоять у крыльца и заниматься самонакручиванием, пока все чем-то заняты, — не лучшее дело, я развернулась и направилась в дом. Возможно, кому-нибудь чем-нибудь нужно помочь.

Я поднялась по ступенькам, вошла в дверь — и едва не столкнулась с направляющимся к выходу Марго и Валей. Оба несли в руках по два блюдца: У первой на них были булочки-синнабоны, как я узнала, собственного «фирменного» изготовления; а у второго — хот-доги.

— Оу. Вам придержать дверь?

Подождав, пока рассыпавшаяся в благодарностях парочка пройдёт, я зашла в дом и оказалась в помещении, служившем одновременно и прихожей, и кухней. В правой его части тянулся длинный кухонный стол, заставленный продуктами. За ним стояла дама и разворачивала пакет с очередной порцией закусок.

— Здравствуйте. Вам нужно чем-нибудь помочь?

Мама Вали, Инна Алексеевна Малькова, была примерно ровесницей Гаврилюка, а по росту на полголовы ниже меня. Её фигура была чуть располневшей, но всё же более-менее сохранившейся, а чёрное деловое платье ещё и визуально стройнило. В ушах у Инны Алексеевны сверкали золотые серьги-кольца. Идеально уложенные, короткие (отросшие чуть ниже ушей) волосы были покрашены в платиновый блонд. Такую прическу явно не могли соорудить в дешёвой парикмахерской. Дорогим и качественным смотрелся также и макияж нейтральных тонов. Морщин у женщины тоже было мало, что, помимо хорошей пудры и тонального крема, говорило о профессиональном уходе за кожей и салонах красоты. За прямоугольными очками в чёрной оправе скрывались ярко-голубые, несмотря на возраст, глаза — такие же, как у её единственного сына. У меня промелькнула мысль, что такая леди совсем не вписывается в антураж дачи — гораздо органичнее она смотрелась бы, как в прошлом году, в дорогом ресторане. И сервисом заниматься самой ей тоже не шло — подобных людей всегда окружают официанты.

— Мне неудобно вас о чём-то просить, Екатерина Семёновна. Вы и ваш муж, а ещё эта чудесная девушка Маргарита и так, я слышала, настояли на организации праздника для моего мальчика, — голос у женщины был мелодичный и звонкий — нехарактерный для человека «в годах».

Мне вдруг подумалось, что в молодости Инна Алексеевна могла похвастаться сногсшибательной красотой. Но замужем, насколько я понимала, мать Вали никогда не была. Родив сына от какого-то обеспеченного любовника, она до самой его смерти получала от него деньги.

— Ну… — я не нашлась, что ответить. — В общем, да. Но это обычное дело — Валя наш коллега, и мы все его уважаем, — произнеся последнее слово, я отогнала воспоминания о «памперсах» и постоянно недовольном при виде старшего лаборанта биохимии Антоне.

— Я рада, что мальчик мой не теряется в обществе. Вы знаете, на самом деле он у меня очень ранимый, хоть этого и не показывает. Скрытный — не хочет, чтоб кто-то лез к нему в душу — даже я, его мать. Не любит внимание. Ему комфортно в тени. Иногда дело в этом даже доходит до крайности… Но он бескорыстный. Честный.

— Да, Валя хороший, — улыбнулась я.

— Он тоже прекрасно о вас отзывался. Сынок делится со мной немногим, но вас он хвалит постоянно.

Я почувствовала ещё большую неловкость. Чёрт — того и гляди, мать Вали начнёт играть роль сватьи. Только этого не хватало.

— Ээм… я рада. Простите, мне сейчас ещё нужно… найти мужа и поговорить с ним там об одном… Давайте я помогу вам разложить по тарелкам вот это, — указала я на пакет.

— Ах! Хот-доги. Это наше с Валечкой любимоеблюдо, мы его постоянно готовим. Попробуйте обязательно. А супруга мы вашего, кажется, больше не увидим.

— Что?!

Дама нервно рассмеялась.

— Дорогая Екатерина Семёновна, я неправильно выразилась. Мальчики в футбол поиграть решили, на поле за нашим участком — там ворота стоят, местные детишки частенько играют. Я как рассказала им — Антон Сергеевич весь загорелся идеей. С Александром Михайловичем и другим парнем, рыжим таким — Митей, кажется, — собрались и пошли.

Я выдохнула. Понятно. Мой супруг решил вспомнить футбольное прошлое, а заодно с ним — Сашка Иванец и Митя Белоконь. Пожалуй, это неплохо — Антону нужно было расслабиться.

— О, тогда понятно. Пусть развлекаются.

Когда я поставила последние тарелки на один из столиков, двое, сидевшие за ним на принесённых стульях, крякнули.

— Ещё жратва? Я точно не встану, — охнул полный немолодой обладатель «пивного живота», в коем я признала приятеля нашего шефа — профессора из отдела иммунологии Василия Щёткина. Кажется, сегодня он ещё вместе Тимом и другими мужчинами занимался приготовлением шашлыка.

— Василий Степанович, зачем вы так выражаетесь? Вы же учёный! — сделала ему замечание собеседница — непосредственная коллега Вали по лаборатории Настя Свинцова, девушка с длинной светлой косой. Одета для отдыха на природе она была более подобающе, чем Майя или мама Вали: кеды, чёрные джинсовые капри и такого же цвета рубашка на пуговицах.

— Это там я доктор наук, а на улице — дядя Вася! — хохотнул дядька.

Так, ясно. Судя по красной морде «дяди Васи», он уже успел прилично выпить.

— Переедание действительно вредно для организма, — согласилась с ним я.

— Так… ик… придётся же вот новое пробовать! Жадность! Понимаю. Но ничего с собой не могу поделать, таков принцип жизни: пришёл на днюху — нажрись от пуза!

В этом его тело тоже говорило само за себя.

— Ты, Настенька, не думай. Я на научные темы сегодня во как наговорился! Тут один