— Знаю, конечно, — уныло ответил Сашка. — Но ведь жалко так все бросать. А вдруг мы что-то самое важное не узнали?

Глава 15

— Самого важного никто не знает, — раздался вдруг за нашими спинами спокойный мужской голос. Мы, остолбенев лишь на долю секунды, прянули в разные стороны, выхватывая оружие. И огонь открыли бы непременно — фигура нового персонажа этой истории четко вырисовывалась в проеме открытой в коридор двери (я же собственноручно на ключ запирал!) — но в голосе пришельца было что-то отдаленно мне знакомое, и я успел крикнуть Загайнову: «Стоп!»

— Ни вы не знаете, Денис Игоревич, ни вы, Александр Анатольевич. А уж о себе не говорю, — незнакомец аккуратно притворил за собой дверь и сделал несколько шагов по направлению к нам. Ствол Сашкиного пистолета дернулся, да и я напрягся. Хотя теперь уже узнавал этого человека.

Виделись мы с ним не так уж и давно при весьма интересных обстоятельствах. А Загайнов даже настоящую облаву на него устраивал. Хотя лично с ним не встречался. Происходило действие это в маленькой степной республике Байчории, где мы с Сашкой разыскивали пропавших московских журналистов и разрушали людоедские планы того самого Махмуда Баркаева, который сейчас без памяти валялся в кресле.

Мне этот человек, по его уверениям, спас жизнь, пристрелив покушавшегося на меня киллера, и представился после этого как Петр Борисович. Загайнов же знал его как английского шпиона суперкласса и безуспешно ловил его, чтобы узнать, какого черта понадобилось англичанам в глухих степях Байчории. Кстати, кое-что выяснить удалось, и меня совсем не удивило появление здесь, в логове Баркаева, этого Джеймса Бонда. Кстати, похож он несколько был на Шона Коннери, самого знаменитого киношного Бонда. Сухость в теле, выразительное запоминающееся лицо (кто сказал, что шпионы должны быть неприметными и серыми как мыши?), острый, запоминающий взгляд и чуть заметное, почти неуловимое пришепетывание при разговоре. Русским Петр Борисович владел в совершенстве, то есть по речи его от россиянина отличить было невозможно. И по манере держаться тоже. Этакий столичный хорошо образованный житель с неплохим положением в обществе, но без налета некоторого высокомерия, свойственного зачастую москвичам или петербуржцам, приехавшим в провинцию.

Да и Баркаеву он должен был быть известен. Поскольку именно англичане поддерживали его замыслы в ту пору и, похоже, даже спонсировали тайную лабораторию по производству бактериологического оружия. Нормальная диверсионная деятельность.

Но потом (опять же со слов Петра Борисовича), англичане, внезапно прозрев, увидели, какого жуткого монстра вскормили, убоялись его и поспешили умыть руки.

В данный момент Баркаеву никто не был известен, пребывал он в полной отключке, Лена тихо сидела в другой комнате, а мы втроем стояли и внимательно рассматривали друг друга. Мы — не опуская оружия, он — в спокойной, расслабленной позе, засунув руки в карманы, и добродушно улыбаясь. Ни дать ни взять — старый приятель, случайно встретивший нас. Только не случайно он здесь оказался, зуб даю — не случайно.

Продолжая широко улыбаться, Петр Борисович сказал:

— Ох, и раскраска у вас, ребята! Из-за угла внезапно появитесь — сердце остановиться может. Этот, — он кивнул на Баркаева, — не оттого ли в обмороке?

Мы не поддержали его игривого тона. Люди делом, понимаешь, занимаются, проблемами войны и мира, от толп врагов отбиваются, а тут приходит какой-то крендель и шуточки изволит шутить.

Не обращая внимания на наши серьезные, даже мрачные лица, Петр Борисович прошел в центр комнаты и опустился в кресло напротив Махмуда. Пригляделся к нему внимательнее, вздохнул облегченно.

— Спит, бедолага. Умучили вы его. Ну ничего, пускай поспит. А мы пока поговорим. Хорошо?

Достал пачку сигарет, зажигалку, закурил, пару раз глубоко затянулся и продолжил:

— Так вот, как я уже сказал, самого важного не знает никто. Все мы — в том числе. Да и что можно считать самым важным? Государственные тайны? Чепуха! Для большинства людей тайны собственной семьи гораздо важнее любых государственных секретов. Семейные тайны? Тоже ерунда! Доброй половине человечества начхать на тайны чужих семей, со своими бы разобраться. Вот разве что смысл жизни… Для чего человек появляется на свет, для чего живет, тянет волынку ежедневных походов на работу, тягомотину семейного быта, безнадежность общения с другими представителями рода человеческого? А ведь для чего-то это надо. Вот и ломают некоторые индивидуумы головы над этой проблемой. Кто по привычке, а кто и всерьез. Всю жизнь ломают, да так и умирают, не найдя ответа.

Он нес откровенную банальщину. А мы, как два идиота, стояли и смотрели на него, гадая, к чему вся эта нелепая преамбула.

Первым опомнился я.

— Вот, Саша, позволь тебе представить — агент британской внешней разведки, МИ-6, кажется? — Некое подобие реверанса в сторону англичанина. — В миру Петр Борисович. Это на него ты охотился в…

— Я уже понял, — прервал меня Загайнов. — Фотографии-то у нас имелись. — И взгляд у него при этих словах был очень недобрым. Понятно, кому приятно встречаться, да еще при таких обстоятельствах, с человеком, который некогда обскакал тебя по всем статьям. В дураках то есть оставил.

Петра Борисовича нисколько этот взгляд не смущал. Он продолжал безмятежно курить, разглядывая нас.

— Вы спросите, к чему я все это говорю? Поясню. Вот перед вами человек, — жест в сторону Баркаева, — который посвятил свою жизнь поискам смысла ее. И, как ему казалось, нашел. Смысл его жизни заключается, как это ни парадоксально звучит, в войне. В войне против всех и вся. А поскольку взять в руки автомат и убить одного или даже нескольких человек и затем умереть самому ему кажется слишком мелким поступком, он все время пытается найти средство для великого подвига. То есть если уничтожать, то десятками и сотнями тысяч. В идеальном варианте — миллионами. Так было, когда он организовал тайную лабораторию по производству бактериологического оружия в Байчории, так обстоит дело и сейчас, на этом заводе по производству армии клонов. Но…

Тут я не выдержал и перебил его:

— И вы, как и в Байчории, поддерживаете его в людоедских замыслах. А ведь божились, что подобного байчорскому эксперименту больше не повторится, правда ведь Петр Борисович? Не стыдно?

Он развел руками.

— Человек предполагает, а Бог… В данном случае — не слишком добросовестные и честные политики и военные. Но клянусь, лично я в этом до недавнего времени абсолютно не участвовал. И даже не имел ни малейшего понятия о том, что тут происходит.

Да, так я этому