Шрифт:
Закладка:
В июне, после прорыва польского фронта Конармией Буденного бригада Котовского перешла в контрнаступление в районе Белой Церкви. Реввоенсовет Юго-Западного фронта потребовал от 45-й дивизии и бригады Котовского: «Решительным наступлением не позднее 10.VI овладеть районом Фастов – Корнин, кончастями в кратчайший срок перерезать шоссе Киев – Житомир». После того, как войска фастовской группы Якира овладели 10 июня Фастовым, фастовская группа была расформирована, и ее дивизии и бригада Котовского включены в состав Конармии. 11 июня Буденный и Ворошилов приказали Котовскому: «ликвидировать группу противника, засевшего в районе Васильков – Обухов…».
24 июня Котовский пытался войти в Любар через мост через Случь, однако белополяки, бросившись в контратаку, потеснили, котовцев и подожгли мост. Котовский докладывал, что «сделанным налетом м. Любар захватить не удалось, так как противник прочно закрепился. Первый кавполк ворвался в конном строю в местечко, но был выбит противником, открывшим ураганный пулеметный и ружейный огонь. Потом спешился и в пешем строю выбивал противника, но не мог удержаться и вынужден был отступить. Второй кавполк действовал со стороны Гриневцы, переправился на другой берег реки, но по причине местности, не давшей возможности развернуться кавалерийскому строю, ввиду канав и трясин, вынужден был отступить».
Котовский решил атаковать Любар в пешем строю. После рукопашного боя злосчастное местечко было взято. Но в этом бою был тяжело ранен командир 1-го кавполка Илларион (Михай) Степанович Нягу, давний соратник Котовского. Он был направлен в Одесский военный госпиталь, где пробыл почти год. В марте 1921 года, при переезде из Одессы в Таращу, Нягу заболел воспалением легких и умер.
29 июня бригада Котовского заняла местечко Лабунь, выбив оттуда батальон 19-го польского пехотного полка.
2 июля бригада Котовского, усиленная 400-м стрелковым полком 134-й стрелковой бригады, столкнулась у местечка Грицов с группой польского полковника Гогенауэра в составе 145-го пехотного полка и 1-го батальона 4-го полка Подолянских стрелков, усиленной 6-м уланским полком. На этот раз удача отвернулась от Котовского. Поляки заняли Грицов, а бригада Котовского отступила к селу Б. Пузырьки, потеряв два орудия. На следующий день котовцы, поддержанные тремя стреловыми полками 133-й и 134-й стрелковых бригад, попытались отбить Грицов. Местечко несколько раз переходило из рук в руки, но осталось за поляками, которые ввели в бой основные силы 18-й пехотной дивизии. На следующий день котовцы смогли остановить дальнейшее наступление 6-го уланского полка у Б. Пузырьков. 4 июля кавбригада Котровского взяла село Белополье, захватив там три орудия.
Тяжелые бои завязались за село Горынку, прикрывавшую дорогу на Кременец. Здесь 16 июля бригада Котовского была остановлена сильным артиллерийско-пулеметным огнем и проволочными заграждениями. Котовский поднял бойцов в атаку, но был тяжело контужен взрывом снаряда и больше месяца провел в госпитале, а потом отдыхал в Одессе и на Днестре. Вот как описал Шмерлинг со слов очевидцев обстоятельства ранения Котовского: «Дав шпоры коню, комбриг выехал на дорогу. Котовцы увидели своего командира. Над головой его сверкал обнаженный клинок. В нескольких шагах за комбригом следовали на конях штаб-трубач и коновод Васька. Все трое ехали легкой рысью.
Белополяки сразу заметили Котовского. По дороге застрочил пулемет. Через несколько секунд огонь прекратился.
Котовский, не останавливаясь, объезжал цепь. Начальник штаба кричал ему вдогонку:
– Товарищ комбриг! Укройтесь за деревом!
– Подымайся в атаку! Вперед! – бросал бойцам Котовский. Огонь усилился. Совсем рядом, на дороге, разорвался снаряд.
Недолет. Не опуская руки, не наклоняя головы, мчался Котовский. Снова разорвался снаряд, – перелет. А за ним–третий… И вдруг бойцы увидели, что Орлик мчится без всадника.
– Убит! – пронеслось по цепи. Иногда прошли секунды первого оцепенения, раздалось «ура». Один за другим вскакивали бойцы. Без команды, без командира бросились котовцы в штыковую атаку.
Несколько человек подбежало к месту, где разорвался снаряд. Они увидели Котовского. Упираясь ладонями в землю, он силился приподняться.
– Комбриг жив! Жив! – кричали друг другу котовцы. Теперь никакой огонь не мог удержать их.
Котовский поднялся, глубоко вдохнул в себя воздух и крикнул:
– Батарею сюда!
Он искал глазами Орлика. Раненый конь крутился на месте.
Вдруг Котовский побледнел, привел рукой по лицу и снова свалился на землю. Четверо коноводов подняли его и понесли на тачанку.
В нескольких шагах от места, где упал Котовский, стонал его коновод Васька…
В местечке Катербург, где стоял штаб бригады, Ольга Петровна, как всегда, ждала исхода боя, готовясь немедленно оказать помощь раненым. Вот уже прибыли первые раненые, вынесенные санитарами из-под огня.
Как ни тяжело был ранен боец, а всегда во время перевязки рассказывал «мамаше» подробности боя, сообщал о том, что комбриг жив и невредим и о том, как его самого ранило.
На этот раз раненые молчали. Ольга Петровна сразу поняла: что-то случилось. И только один боец сказал как бы про себя: – А как там наш комбриг бедный, сильно его контузило… Ольга Петровна впрыснула раненому морфий, чтобы успокоить боль. Несколько секунд она была в оцепенении, а потом быстро собрала медикаменты и на фаэтоне выехала вперед, по дороге к деревне Горинка.
С вечера тучи обложили небо. Как только стемнело, разразилась гроза. Казалось, что бой еще продолжается. Изредка молнии вспышками освещали дорогу.
Ольга Петровна остановила первую подводу, которая ехала со стороны Горинки к Катербургу. Она зажгла пучок соломы и на телеге увидела Ваську-коновода, своего старого приятеля. Еще вчера она заставила его остричь волосы и выстирала ему гимнастерку… Коновод узнал «мамашу».
– Куда ранен? Сейчас перевяжу тебя.
– Не надо. Поспешите… Товарищ Котовский, должно, ранен, его перевязать надо. А я все равно помру: в живот… Передайте командиру привет!
Ездовой светил, а Котовская перевязывала стонавшего Ваську.
Здесь же, на дороге, она встретила штаб-трубача. Он сидел на своем Бельчике, держа на поводу Орлика. Орлик шел медленно, низко опустив шею, израненную осколками.
Штаб-трубач ничего не мог ответить на расспросы Ольги Петровны.
Скора показалась и тачанка, на которой лежал Котовский. В его голове не умолкал шум… Ему трудно было дышать. Горела грудь.
Григорий Иванович не узнал жену. В бреду он то вскакивал на повозке, размахивая кулаками, то хрипел и хватался за грудь.
Всю ночь он метался, звал жену, сидевшую рядом. Приходя в себя, он говорил Ольге Петровне:
– Я знал, что ты будешь со мной.
Утром Котовского в сопровождении жены отправили в тыл для лечения. Он очень тяжело переносил контузию.
Командование настаивало на том, чтобы как можно скорее доставить его в Одессу, к морю.
Котовскому было выдано удостоверение в том, «что он в славном бою под деревней Горинкой (в районе г. Кременца) тяжело контужен и направляется в тыл для лечения. Все гражданские и военные учреждения благоволят оказывать всемерное содействие для скорейшего восстановления здоровья выведенного из строя славного командира и возвращения его в дивизию»».
От Проскурова Котовского везли в Одессу в отдельном вагоне. Что, кстати сказать, следует признать непозволительной расточительностью. Ведь в вагоне, выделенном Котовскому, можно было бы эвакуировать несколько десятков раненых. В Одессе контуженный комбриг поселился в особняке на Французском бульваре. Когда Котовскому стало лучше, он переехал в Тирасполь, где и закончил лечение. Там как раз состоялся уездный съезд комитетов незаможних селян, и Котовский был избран его почетным председателем.
Интересно, что Котовский писал письма жене, хотя они почти всегда были рядом, в худшем случае – на расстоянии 10–15 км – от командного пункта бригады до лазарета. Григорий Иванович сообщал о мелких бытовых трудностях: «Ты напрасно сшила мне из зеленого сукна блузу. Я хотел отдать сукно хорошему портному. Жаль хорошего сукна. Черная рубашка, которую ты мне прислала, не годится, так как воротник не сходится на целых полтора-два дюйма. Выстираешь синюю, которую я тебе выслал позавчера, шитую в Одессе, и пришли мне». «Сапоги высылаю назад. Обую их зимой. Очень тяжелы. Желтые уже рвутся, я их донашивать буду».
И в этих же письмах Котовский признавался: «Милая, дорогая, желанная Лелечка! Каждый раз, когда приходит летучка «оттуда», где
