Вдохнув всей грудью вечернюю свежесть, я уже в который раз решаю, что это идиотизм — разговаривать вслух с человеком, которого, может, даже не существует в реальности! Что, если мое подсознание просто издевается надо мной? Почему? Зачем? Вопросов больше, чем ответов.

— Если ты видишь меня, то уже понял: у меня не много поводов чувствовать себя счастливой. Но я чувствую! Не каждую минуту, конечно, я же не идиотка. Но я давно приучила себя радоваться мелочам, раз нет ни малейшей надежды на большое. У меня нет. Я не занимаюсь самообманом — кто полюбит меня такую?

Я делаю паузу не потому, что жду ответа из параллельного мира. Смешно! Просто под ногами темной стрелой проносится кошка, и приходится проследить — перебежит ли дорогу? Машины в нашем районе в такое время явление довольно редкое, но мало ли…

Когда кошка ныряет в подвальное окошко дома на противоположной стороне, я продолжаю:

— Поэтому выбор у меня был небольшой: провести восемьдесят лет в унынии и тоске или переключиться с себя, любимой, на то, что богу удалось куда лучше. Я выбрала второе. И… Макс, я не вру! Вот сейчас… Думаешь, нет ничего хорошего в этом мокром вечере? Лужи, грязь, холод. А воздух? Ты давно выходил на улицу после дождя? Его же пить можно, этот воздух! От него просто сердце замирает.

От собственного косноязычия меня охватывает досада:

— Ох, я не могу объяснить толком… Но ты не поленись, хотя бы открой окно! Лучше всего, конечно, летний дождь, после него столько ароматов, они так и кружат голову… Но и сейчас еще можно уловить эти тонкие запахи, похожие на серебристые паутинки в лесу. Ты давно не был в лесу? Боюсь, что так… А там прекрасен каждый штрих, любая краска. Вот где радуешься жизни до того, что хочется петь! Но и в городе нетрудно заметить, какой прекрасный мир подарил нам Господь. Если твоя жизнь скудна на радость, просто ходи и любуйся — вот в чем спасение! Мое. Твое. Хотя природа одарила тебя куда щедрее… Но я не говорю, что тебе грех жаловаться! У каждого своя мерка. Мне с головой хватило бы для ликования того, что есть у тебя. Но как знать — надолго ли? Говорят, к хорошему быстро привыкаешь… И то, о чем ты мечтал вчера, сегодня уже кажется скудной мелочью, брошенной в твою протянутую руку. И хочется чего-то большего…

Наш двор встречает меня тишиной, хотя в домах горят почти все окна. Люди ужинают, обмениваются новостями, смотрят телевизор, плачут от одиночества. Мы с Милкой пытались подарить им радость, но ее растоптали из-за сущей ерунды. Кстати, Родион с Витькой уже давно снова носятся по двору вместе, и рыженький Дима с ними, а взрослые, замешанные в конфликте, до сих пор не здороваются. На днях я видела, как Раиса Григорьевна с гордо поднятой головой прошла мимо Витькиной мамы, открывавшей машину. Не могли они не заметить друг друга…

— Есть у меня еще один секрет, хотя тут не все получается, — я понижаю голос, чтобы никто, кроме Макса, меня не услышал. — Но я не хочу говорить об этом, чтобы это не прозвучало нравоучением… Типа, делай как я. Нет, не надо брать с меня пример! Я не самый лучший человек на свете. Думаешь, почему я даже не пытаюсь разыскать свою мать? Потому что не простила ей того, что она бросила меня ребенком, когда была так нужна мне! И папу бросила. Моего самого лучшего в мире папу… Я не смогу простить ее, Макс. Вот такая я злопамятная. Хотя ты, наверное, все грехи отпустил бы своей, лишь бы она была жива… А в моей душе живет эта чернота, которую я не могу вытравить всем светом мира.

У второго подъезда пищит домофон, вспыхивает огонек зажигалки. Прикусив губу, я терпеливо жду, но сосед не уходит. Вздохнув, я шепчу в темноту:

— Ладно, Макс, пока! Надеюсь, ты сможешь меня понять, как я поняла тебя. Мы ведь, кажется, друзья… Нет?

* * *

Черт его знает, на кой мне приспичило наведаться к этому Матвеенко?! Понадобилось закрыть гештальт? Или так засел в мозгах намек Зайцева на то, что именно Коля Матвеенко был той скотиной, которая и натравила их на моего брата? Что он сделал ему? Малыш совсем…

Андрюшка взывал к справедливости. И потому я старался не думать, видит это Женя или нет… Ее противление может удержать меня, посадить на цепь. Хотя после ее признания в том, что свою мать она ненавидит ничуть не меньше, чем я отца, меня слегка отпустило — и она не ангел! Правда, вместе с тем и вызвало прилив уважения… Почему-то одно ничуть не противоречило другому.

Ее голос слышался мне:

— Макс, а если он стал хорошим человеком? Вдруг у него тоже семья? Ребенок… Ты же не тронешь его?

Ответа у меня не нашлось. Разве можно заранее сказать, как ты поступишь?

Слежку за Матвеенко я начал в субботу, отказавшись накануне от ритуального визита в ночной клуб, чтобы иметь ясную голову. Кто ждал меня там? Кто ждал меня хоть где-нибудь? Часто я виделся себе призраком с фотоаппаратом, скользящим в суетной толпе, где никто не способен его разглядеть. А иногда, наоборот, казался себе последним человеком в царстве теней… Не знаю, что ближе к правде.

Уже в девять утра я был у его дома. На этот раз у меня была «ориентировка»: я отыскал в соцсетях несколько Николаев Матвеенко, живущих в Москве, и каждый, на мое счастье, поставил на аватарку реальную фотографию. Из этой толпы я выбрал пятерых, подходящих по возрасту, а приехав по адресу, нашел у одного в галерее снимок, где он стоит с какой-то девицей на фоне трансформаторной будки, с точно таким же рисунком, какой сейчас я видел перед собой, — сказочный лес со стекающими к траве ветвями.

Побродить бы по такому… Встретить наконец задумчивого медвежонка, в опилках которого рождаются рифмованные строчки. Черт, как я мечтал в детстве стать Кристофером Робином, чтобы иметь своего Винни-Пуха! Но мне неловко было попросить купить мне плюшевого медвежонка, боялся, что меня поднимут на смех… Даже у мамы не решился выпросить, что уж говорить о Коновалове или отце? Оставалось представлять, как мы сидим с ним на полянке, усеянной земляникой и цветными бабочками, и ведем неспешный разговор о смысле жизни.

— Станешь моим Винни-Пухом? — попросил я, не называя имени. Если Женя слышит, она поймет. — Это ведь не обидно, правда? Он классный…

И