Шрифт:
Закладка:
* * *
Один месяц сменялся другим, между нами ничего не изменилось, просто приближалась годовщина нашей свадьбы. Снова наступило лето, полуденное солнце набирало силу и прицельно направляло ее на Рим. Даже на Палатине ветерок дул, словно на последнем издыхании, а в мраморных залах по мраморным, будто бы вспотевшим стенам сбегали ручейки влаги.
Жизнь во дворце шла своим чередом. Сенека делал для меня наброски речей, которые я должен был развить сообразно ситуации. Херемон, мой наставник из Александрийского мусейона[35], разворачивал передо мной карты империи, затем приводил рабов из самых разных регионов, чтобы побеседовать об особенностях их родных земель. Мой учитель игры на лире настраивал толстые струны, чтобы извлечь из инструмента хоть какое-то подобие музыки. Октавия посвящала все свое время наблюдению за тем, как в наших покоях выкладывали новую мозаику. Британник… Кто знает, где он пропадал и чем занимался? У меня вообще было такое ощущение, что он испарился. А Клавдий? У него и дел-то особых не было. В империи царили мир и покой – ни тебе серьезных восстаний, ни крупных кампаний, разве что послы других стран изредка просили об аудиенции в Риме. Воистину замечательная пора – мир словно решил перевести дыхание, а Клавдий не нашел ничего лучше, чем проводить время, накачиваясь вином до полного отупения.
Однажды мать пригласила меня прогуляться по Палатину, но не потому, что хотела вместе полюбоваться садами, а скорее, чтобы поговорить подальше от чужих ушей, коих во дворце хватало.
– Он не так глуп, как может показаться, – сказала мать о Клавдии.
– Если притворяется, ему это отлично удается, – заметил я.
Каждый вечер Клавдий засыпал (щадящее толкование) или отрубался (реальность).
На Форуме кипела жизнь, ведь даже в жару суды рассматривают тяжбы, торговцы предлагают свой товар, а бордели расхваливают свой. Мы смотрели на людей сверху вниз, мать энергично обмахивалась веером.
Я повернулся и глядел на ее профиль, на то, как покачивались в ее ушах золотые серьги. Это был один из тех редких моментов, когда я мог разглядеть мать, не встречаясь с ней глазами. Она не была красавицей, но у нее были правильные черты лица – люди такие часто называют благородными. Это может показаться странным, но самой красивой в ней была шея – длинная шея с плавным изгибом. Художники зачастую обходят вниманием шеи тех, кого хотят изобразить, хотя именно на шеях держится то, из чего складывается наше впечатление о ком бы то ни было. Кривая, короткая или толстая способна испортить всю картину. Мать внезапно повернулась и перехватила мой взгляд, но не стала спрашивать, почему я на нее уставился, вместо этого она лукаво улыбнулась.
– Я польщена твоим неотрывным вниманием, – сказала она, чуть вскинув голову.
– Ты притягательна, этого у тебя не отнять, – парировал я (прошли те времена, когда она могла меня смутить) и подставил ей локоть. – Идем?
Тут и всплыла истинная причина, по которой мать предложила с ней прогуляться.
– Мне неспокойно. Клавдий меня пугает – в последнее время он не раз говорил, что подумывает пересмотреть завещание. Более того, он постоянно твердит о том, в какого прекрасного молодого мужчину превращается Британник. Однажды я случайно подслушала, как он ему говорил: «Мой дорогой, скоро для тебя все изменится». А теперь, когда и голос Британника стал меняться, он больше не ребенок. Что, если Клавдий отдаст предпочтение ему, а не тебе? Он ведь формально не объявлял тебя своим наследником. – Нам на пути попалась пожилая пара, и мать выждала, пока они не окажутся на безопасном расстоянии. – Ведь так естественно выбирать свою плоть и кровь, а не кого-то усыновленного. Я чую, он движется в этом направлении. Британник растет у него на глазах, а твои позиции по мере его возмужания ослабевают.
Мать, понятное дело, была права, я и сам не раз об этом задумывался. Но мы делали все, чтобы выдвинуть меня на первый план, а если природа возьмет верх – что ж, тут мы ничего не сможем поделать. Примерно это я и сказал матери.
– Ты готов занять его место, если появится такая возможность?
– Я слишком молод. Разве возможно стать императором в столь юном возрасте? Нам нужно время.
– Тебе шестнадцать, ты достаточно взрослый.
– Да, при условии, что я – Александр Великий, – рассмеялся я.
– Возможно, он тоже не думал, что готов: смерть его отца была неожиданной.
И подозрительной. А еще его ситуация до жути походила на мою. Филипп выбрал себе очередную молодую жену, та родила ему сына, и мать Александра опасалась, что тот потеснит ее сына. Убийство Филиппа пришлось для нее очень кстати.
– Неожиданной, но, конечно, не желанной, – заключила мать.
Я не рискнул спросить, что у нее на уме. Убийство Британника? Я ничего не хотел об этом знать, ведь в таком случае мне надо было либо согласиться на это, либо выступить против и предотвратить. Таким образом, я или оставался честен, но с пустыми руками, или становился убийцей, но при этом императором.
– Сенека говорит, что нет того, чья смерть не принесла бы облегчения хотя бы одному человеку, – припомнил я.
– Мудрое суждение. Я знала, что он станет тебе хорошим учителем. – Она вздохнула. – Слишком уж жарко. Теперь, когда мы все решили, я, пожалуй, вернусь во дворец и посижу в тени у фонтана.
Я развернулся и дальше пошел один. Теперь, когда она решила, – о боги… Я не выразил согласия, но и не сказал «нет». Получается, я оставил все на ее усмотрение. В конце концов, до этого дня она с помощью различных маневров, заговоров и убийств довольно успешно устраивала мою жизнь. Но я еще не задавался вопросом – хочу ли я стать императором? Мне казалось, что узнаю, когда придет время. Думал, успею набраться ума и не надо будет ломать над этим голову. Вышло иначе – надо было принимать решение.
Спускаясь с холма, я вышел за территорию Форума. Жара накатывала волнами, принося с собой запахи увядших цветов, пережаренного мяса и человеческого пота. На меня никто не обращал внимания, а если кто-то и смотрел в мою сторону, то кого он видел? Молодого человека с довольно приятными чертами лица… но никак не императора. Юношу, вольного идти сквозь толпу и
