посмотреть, что там да как. А со стороны площадки, где квартиры расположены, в мельчайших деталях все не рассмотришь. Поглядел на ножища свои: ну да, больше обычной человеческой ступни, так он же с разумением, аккуратно мог пройти.

Полицмейстер вместе с Меркуловым подошли к печке, теперь почти не горящей, и, подняв с пола разброшенные листки, стали их изучать.

— У меня чертеж какой-то. Непонятный. И заметки к нему на гоблинарском, — полицмейстер повернул голову вбок, пытаясь нечто разобрать.

— Позвольте, — присоединился к нему Витольд Львович, — и вправду чертеж некоего аппарата. Только непонятно, к чему его применить можно. А вот эти заметки, по всей видимости, — меры длины.

— А у вас что?

— У меня намного интереснее. Насколько я понимаю, это план помещения. Чтобы мы не гадали, тут даже подписано сверху.

— «Первый императорский музей, галерея драгоценностей №2», — полицмейстер побагровел.

— И написано, как вы видите, на славийском. Есть еще общий план.

— Откуда же он все это взял?

— Не догадываетесь все еще, Николай Соломонович?

— Про сообщника я давно понял. Меня смущают разговоры о наушничестве. О самой операции знали всего несколько человек, мои филеры да группа помощи не в счет. Им в самый последний момент сообщили, и на виду все были.

— Думаю, тут задействованы чины повлиятельней. Возможно, вашего ранга.

— Я даже знаю, кто, — глаза полицмейстера налились злобой.

— Не поделитесь? — полюбопытствовал Витольд Львович.

— Хитрый лис Никифорыч. Появился тут — месяца не прошло, как Его превосходительство каждое слово ловить стал как истинно верное. Все думают, провинциал, человек с низших чинов до самого полицмейстера поднявшийся, а я его подлую душонку насквозь вижу.

Задохнулся от ненависти Николай Соломонович. А Мих вспомнил слова Петра Андреевича о былом фаворе бравого «гусара», которого тот вмиг лишился после появления в Моршане Константина Никифоровича. Были у Истомина все шансы не любить вновь прибывшего. Тут все так просто, что даже орчук догадался. Кто ближе всех к Александру Александровичу, тот после отставки старика и первым человеком в ведомстве станет. А Его превосходительство давно уже не мальчик.

— Прошу прощения за свою несдержанность, — пришел в себя полицмейстер. — Я не имел права так говорить о моем… коллеге. Скажите лучше, — постарался перевести он разговор в другое русло, — у вас есть какие-нибудь мысли, как найти этого Черного?

— Пока никаких, — признался Меркулов. — Нужно хорошенько подумать и изучить найденное, прежде чем предпринимать дальнейшие действия. Очень уж ловким человеком оказался этот Черный, прямо неуловимый.

— Так, да не так, — покачал головой полицмейстер. — Не человек он, да и не прочий.

— Что вы хотите сказать?

— Есть у Истоминых, помимо дара внушать отвагу, и оборотная сторона. Через нее мой плененный дед в одиночку из самого Майдара сбежал и до Мглина добрался.

— Ваше высокородие, не томите.

— Постараюсь вкратце. Я говорил вам, что на существ, людей или прочих, без всякой разницы, но дружественно настроенных — а это самое важное, —магия действует воодушевляюще. На врагов же, напротив…

— …удручающим действием?

— Именно, вроде апатии. Только все очень сложно. Число существ, на которых Истомин воздействует положительным или отрицательным образом, всегда не должно превышать определенного количества.

— И каково же ваше число?

— Девятнадцать, — признался Истомин. — А вот теперь подумайте. Всего в штурмовой группе было семь филеров, плюс вы и орчук. Всего получается девять. Те, что под окнами, не в счет. Магия действует лишь на тех, кого я вижу.

— Понимаю, — Меркулов забарабанил пальцами по рукояти трости, — магия должна была подействовать на Черного негативным образом.

— Но не подействовала, — чуть ли не шепотом подтвердил Николай Соломонович.

— Тогда действительно странно, — Витольд Львович впервые признался в своей беспомощности. — Кто же тогда Черный?

— А что тут понимать. Этот Черный — не человек и не прочий… Он — нечто.

***

Черный плащ с шуршанием коснулся стены. Увидел бы кто со стороны — рассмеялся: вот учудил блаженный! Полез за чужим добром в полицмейстерство. Таких воров преглупых даже среди транкльванийцев нет, а уж последние умом точно не хвастаются. То, что это тать, сразу ясно. Кто еще через окно влезть пытается?

Только никто не рассмеялся, не удивился и не закричал. Выждал незнакомец удачный момент, когда в Столешниковом переулке ни души не было, да бросился, будто заправский циркач, наверх карабкаться по водосточной трубе. Правда, было видно, что сил у него немного, чуть не сорвался окаянный несколько раз.

Уже наверху он не без труда влез в распахнутое окно и тут же задернул его плотной шторой.

Хорошо, что не проходил мимо никто, иначе бы непременно услышали сердитый голос, по всей видимости, хозяина комнаты или кабинета.

— Ты какого черта здесь?! — И уже тише, вдруг поняв, что их могут услышать: — Чего здесь делаешь?

Черный поправил штору, чтобы внутрь теперь не проникал ни один, даже малейший, лучик солнца, и сел как был, прямо на пол, почему-то ощупывая себя.

— Мне некуда идти. Они сейчас у меня.

— Я же тебя предупреждал!

— Слишком мало времени, я не успел все уничтожить! Не успел собрать вещи!

— Бестолочь, я тянул время как мог, а ты… Ладно, что теперь?

— Надо залатать раны, в меня немного попали.

— Твой хозяин говорил, что тебя нельзя убить.

— Каждого можно убить, если знать, как, — спокойно ответил Черный, — но можете быть покойны, сердце они не задели. Оно слишком хорошо защищено. Все же для полной поправки необходимо время.

— Время, время… Его как раз и нет. Меркулов точно по пятам за тобой идет.

— У него нет ниточек ко мне. Пусть он знает, кто убил Логофета и ограбил музей, но на этом все.

— С этого пса станется. Поторопился я с ним, не думал, что так ловок окажется.

— Дайте пару дней, я смогу пробраться к нему ночью, и…

— Черт тебя дери, как ты не поймешь, нужен он мне! С этой святыней тут такая заваруха началась, не получится теперь сухим из воды выйти. А эдакий козел отпущения всегда под рукой должен быть. Подумай только, сын изменника, без году неделя в полицмейстерстве, оказывается замешан в таком громком деле. Никто и носом не поведет, тем более друзей у Меркулова нет