карболкой поливают, а она будет сидеть в белоснежных одеждах одесную Господа и поплевывать этой погани сверху на головы. И кто их сюда звал? Они что, не могут ее в покое оставить? Шли бы лучше домой да скребли бы своих шелудивых детей да никудышных мужиков, которые только и знают, что на всех углах с девками блудят да пьянствуют, пока их жены во спасение души чуть не до смерти убивают несчастную старуху, которая в жизни никого пальцем не тронула.

— Ну, Бидди Би, — сказал он, — вот огонь и разгорелся. Есть у тебя вода? Принести тебе, что ли, с колонки?

— Хватит с меня, дитятко, воды, — сказала она. — Воды у меня больше, чем надо. Чего другого нет, а вода есть. Была я высокая и стройная, как новая мачта. Да, так-то, и губы у меня были алые, что твой мак. И не было парня во всем Западном Конноте, который бы на меня не позарился, просто не было мне от парней проходу, прямо одолевали, да я им воли не давала. Только отняли у меня мою любовь, милый ты мой, а меня одну оставили! — Последние слова она выпевала. Это было что-то вроде баллады, которую она сама сочинила когда-то, так, во всяком случае, казалось Мико. — И бывали у нас тогда танцы на перекрестках дорог, и была я вся, точно козочка, да… И умела я подпрыгнуть выше мачты стоячей. А как закружусь! А какие люди почтенные, да красивые, да умные меня домогались, и все потому, что зубы у меня были как твой мрамор, до того белые, прямо как ризы белоснежные. Все миновало, милый ты мой. Все миновало. Даже гусей и тех у меня больше нет. Ничего не осталось, кроме этих проклятых шлюх, что приходят шпарить меня кипятком до полусмерти из благотворительности. Отвели бы лучше местечко в земле да оставили б в покое. Оставили бы в покое, милый ты мой.

— Ну, я пошел, Бидди, — сказал он.

— Господь с тобой, Господь с тобой, — бормотала она, склоняясь над котелком. — Хороший ты парень, Мико, хоть ты чуть одного моего гусака не убил. Э-э, я хорошо помню. Иной раз я все хорошо помню, а иной раз не так, как хотелось бы. Ну, прощай, прощай, и дверь притвори за собой. Здесь чашки чаю себе не успеешь налить, а уже в дверь лезут сопливые носы, вынюхивают, что это ты кушаешь на завтрак.

Он закрыл за собой дверь и пошел прочь. Вслед неслось ее бормотанье. «И что это мне сегодня все о прошлом напоминает? Бидди умрет, и когда ее не станет, с ее домика скинут полусгнившую крышу и стены сровняют с землей, так что улица станет похожа на челюсть с вырванным зубом. Об этом уже поговаривали. Надо, мол, разрушить Кладдах и дать им дома, в которых можно жить по-людски. Бидди будет первая. Ей дадут умереть спокойно, и тогда накинутся и развалят ее домик, который стоит тут с незапамятных времен. Что ж, может, это и к лучшему. Может, в новом Кладдахе и будет хорошо».

— Ой, Мико, Мико!

Он услышал, что его зовут, и поднял голову. К своему удивлению, он увидел Джо, бежавшую к нему через луг. Он подождал ее.

— Мико, — спросила она, задыхаясь, — ты не видел Питера? Где Питер?

Сердце у Мико так и упало.

Глава 11

Глаза у нее были огромные и испуганные. Он положил руку ей на плечо и ладонью ощутил, как она дрожит. Волосы растрепались, и, несмотря на то что она раскраснелась от бега, он заметил, как осунулось ее лицо. Пояс синего пальто был завязан узлом.

— В чем дело, Джо? — спросил он. — Как я мог видеть его? Ведь я только что вернулся.

— О Боже! — сказала она упавшим голосом. — Я думала, может, он где-нибудь с тобой, на тебя была последняя надежда. Теперь я прямо не знаю, где и искать.

— Что случилось, Джо? — спросил он, заражаясь ее тревогой.

— Ну, ты же знаешь, какой он был последнее время, — сказала она. Мико кивнул. Он не умел управлять своими чувствами, и в глазах его отразилась боль. — Мы должны были с ним встретиться вчера вечером в восемь, — говорила она, — я ждала, ждала, а он так и не пришел. Тогда я отправилась к нему домой. Дома его не было. Я подождала там немного, поговорила, чтобы только ничего не заподозрили. А он не пришел, так что я пошла домой. А он так и не возвращался. Я была там сегодня утром. Они всю ночь его прождали. Он не вернулся домой. Тогда его отец поехал на автомобиле в одну сторону, а я пошла искать в другую. Я была буквально всюду, всюду, где только он мог быть, и его нигде нет. Что же нам делать, Мико? Что нам делать?

— Поищем еще, — сказал Мико. — Пошли. — Он взял ее за локоть, повернулся и зашагал мимо домика Бидди, по направлению к приморской дороге. — Надо сначала все как следует обдумать. Может, вы с ним разминулись? Может, он был в одном месте, а ты в другом, и вы просто не встретились?

— Не знаю. Прямо не знаю, Мико, — сказала она, опустив голову и засунув руки в карманы.

Ну как он мог ее утешить? Слишком он устал. На сердце у него было и без того тяжело, чтобы еще разбираться в этой истории. Но все равно, разобраться в ней ему придется. Потому что с Питером творилось что-то очень неладное. И дела становились что ни день, то хуже.

Пока он лежал в больнице, все шло замечательно. Навещать его было одно удовольствие. Ввалишься, бывало, к нему в палату с фунтиком апельсинов под мышкой — этакий-то верзила, просто самому смешно. А он лежит себе в постели, с белой повязкой на голове, и кожа у него, как у ребенка, нежная.

— Видал, Мико, клистир? — обязательно спрашивал он и затем пускался рассказывать во всех отвратительных подробностях, как тебя насквозь промывают, вроде как трюм парохода из шланга.

Он пользовался общей любовью. Ему приносили огромные передачи, и он их вечно раздавал. В палате было два ряда коек, и лежали там