Шрифт:
Закладка:
— С величайшей охотой, — медленно проговорил Ширам.
Слова Аюны всколыхнули его, он чувствовал, что в его мыслях происходит нечто важное. То, что он долго обдумывал, пытаясь сложить так и этак, внезапно сложилось само в единый узор. То, к чему он так долго шел, чего искал в потемках, стало ему ясно как день.
«Не мысли как накх! — с волнением приказал он себе. — Арьи мыслят совсем иначе! За то время, что ты прожил в столице, ты многое у них перенял, кроме главного — думать как они. А без этого не построить новое царство. Ты ведь на самом деле не хочешь править Накхараном, где веками ничего не меняется, где нерушимо завещанное от предков. Ты задумал построить новую Аратту, Ширам!»
Саарсан взглянул на ничего не подозревающую царевну почти с благоговением. Аюна стояла напротив синеющей снеговой тучи, солнце горело в ее золотых волосах, коронуя девушку лучистым венцом.
«Да, построить новую Аратту, соперницу прежней, — и не в Накхаране! Нет, начать можно и с Накхарана, но к чему ограничивать себя? Арьи никогда не ставили себе никаких границ и по сей день не ставят. Их власть простирается туда, куда способны добраться золоченые колесницы… Не Накхаран — совсем новое государство, населенное множеством народов, и я возглавлю его!»
Ширам поймал взгляд царевны, слегка кивнул ей и прошел к алтарю. Царевна перевела дух. Ну хоть ее нареченный остался доволен тем, что она сказала…
Ширам остановился у каменной плиты, воздел руки и громко произнес:
— Мы собрались в месте, святом для каждого накха! Да славятся украшенные подвигом праведные жены! Они показали нам всем, как надо защищать свои земли! Слушайте, воины Афайя, слушайте, воины Зериг! Как Отцу-Змею дороги все его дети, так Накхаран чтит своих героев, к какому бы роду они ни принадлежали! В той давней битве с обеих сторон были храбрецы и герои, и теперь они в чертогах Отца и Матери пируют за единым столом. Я, Ширам, сын Гауранга, говорю: да будет между нами вечное согласие, ибо раздор среди сыновей приносит горе нашим Отцу и Матери!
Он шагнул к Аршагу и протянул ему руку. Тому не оставалось ничего другого, как пожать ее на глазах у всех.
Подошли накхи с дарами, положили их на алтарь. Наступило время брачных клятв. Ширам принял у Даргаша мясо в лепешке и обратился к Аюне:
— Мы уже принесли клятвы в столице перед неугасимым огнем, чтобы искры наших душ были вечно связаны. Теперь мы просим у змеи-прародительницы этого славного рода благословения нашего брака, многочадия, изобилия наших пастбищ, полей и виноградников. Пока я жив, я буду заботиться о тебе, Аюна. Ты — солнце, что озаряет мою жизнь, ты — вода, что питает ее, ты — пламя в моей крови. Я буду кормить тебя и наших детей, да не узнаете вы голода…
Аюна приняла из его рук лепешку, запустила зубы в поджаристое мясо.
— Вкусное, — заметила она с лукавой улыбкой. — Готовь его почаще, Ширам!
Настал черед невесты. Служанка с низким поклоном протянула горшок, сняв с него крышку.
— Пока я жива, я буду заботиться о тебе, Ширам, — медленно и четко заговорила Аюна. Клятву на языке накхов она выучила заранее. — Ты — солнце, что озаряет мою жизнь…
Аюна зачерпнула полную ложку рассыпчатой каши.
— Ты — вода, что питает мою жизнь… Ты — мой огонь…
Маленькая служанка вдруг подняла голову и выступила вперед.
— Остановитесь! — громко сказала она. — Еда отравлена!
Аюна застыла с ложкой в руке:
— Что ты такое говоришь?!
— Каша отравлена! — громко повторила Янди по-накхски, в упор глядя на Аршага.
Вокруг все замерли, не веря своим ушам.
— Я была на кухне и видела, как старуха что-то сыпала в котел, бормоча заклинания, — объявила Янди в мертвой тишине. — И я видела, — добавила она, переводя взгляд на Ширама, — как саари Рати, жена саара Аршага, лично приказала ей сделать это!
«Я знаю девчонку!» — осознал вдруг Ширам, глядя на служанку. Раньше он почти не обращал внимания на нее, как и на прочих слуг. Но теперь понял, что уже, несомненно, видел эту девушку. Чувство близкого и неотвратимого несчастья охватило его. «Я уже видел эти глаза, и совсем близко…»
Но тут саари Рати, благопристойно державшаяся чуть позади Аршага, вылетела вперед, схватила Янди за косу и швырнула на землю. Горшок с кашей покатился под ноги Аюне.
— Как ты смеешь обвинять меня, наглая рабыня?! — Задыхаясь от ярости, саари выхватила висевший на поясе длинный кинжал. — Господин, я отрежу ее лживый язык…
Но прежде чем побагровевший Аршаг успел что-то сказал, Янди ловко вывернулась из рук накхини и крикнула:
— Я могу доказать!
Она выхватила из рук опешившей Аюны ложку с кашей, которую та все еще держала в руке, сунула в рот и проглотила. Через миг ее лицо побелело, на лбу выступила испарина. Янди уронила ложку, схватилась за горло, захрипела, ноги ее подкосились. Девушка упала на землю и начала биться в корчах.
Застывшую над святилищем тишину разорвал дикий вскрик Даргаша. Забыв обо всем, он бросился к возлюбленной, подхватил ее, прижал к себе. Янди бессильно лежала в его руках, закатив глаза. Губы ее быстро синели.
— Она не дышит! — выдохнул Даргаш, разжимая руки.
Тело Янди мягко упало наземь.
В тот же миг от тишины не осталось и воспоминания. Воздух наполнился криками, засверкало оружие. Накхи, пришедшие мирно любоваться обрядом, оказались вооружены до зубов. Ширама окружили телохранители, готовые вступить в бой; то же самое сделали воины Аршага.
— Смерть отравителю! — неслись яростные крики накхов рода Афайя.
— Он нарочно все подстроил — под своей крышей убивать не хотел!
Первым порывом Ширама тоже было схватиться за оружие, но один взгляд на Аюну — оцепеневшую, глядевшую на тело Янди — отрезвил его и помог взять себя в руки.
— Какой позор, Аршаг, — процедил он. — В собственных владениях!
— Нет, Ширам! — воскликнул Аршаг, протягивая к нему руки.
На саара рода Зериг, с багровым, перекошенным лицом, жалко было смотреть.
— Поверь, это не я! Ради Отца-Змея, не обвиняй меня напрасно! Я никогда не стал бы… в святом месте…
«В самом деле, это едва ли Аршаг… — стремительно замелькали мысли Ширама. — Если бы он пожелал отравить меня — мог бы это сделать в любой миг, на любом
