Шрифт:
Закладка:
От Ильина не ускользнула мимика Бесхребетного. И видимо он что-то для себя решил. И не дожидаясь ответа, выставил еще три бутылки «Жигулевского».
— Я на пивзавод не только за пивом заезжал, — сказал Ильин, отщелкивая крышку. — Передал кое-какие распоряжения и рекомендации. Скоро с пивом станет труднее, так что пейте, мужики, наслаждайтесь, пока есть.
И майор выразительно посмотрел на Бесхребетного. Семен понял — посланию поверили, и приняли меры, а Горохову — ни слова, ни полслова. Можно было и не намекать…
Семен очень надеялся, что страшный рассказ комиссара не сбудется. Не будет блокады, не будет голода и нормы в сто двадцать грамм целлюлозного хлеба. И незнакомая девочка Таня будет жить. Может, её нашли и эвакуировали, как других детей? А еще он вспомнил последние слова Иванцова, которые он никак не мог расслышать, но понял сердцем. Единственное, что он хотел всей душой, чтобы сбылось…
Ветер гнал плотные облака, гнул верхушки деревьев, задувал понизу. Утро выдалось прохладным, было даже зябко. Стояла тишина, даже непривычно — ни стрельбы, ни канонады. Стрельб на полигоне пока не проводили, но обещано — будет плотный график стрелковой подготовки. Боеприпасами база особой группы обеспечена с запасом. Если что-то еще понадобится — найдут и доставят.
Личный состав, выходя из столовой после завтрака, частью строился повзводно и маршировал к плацу, частью выдвигался туда же небольшими группами. Семен с Михаилом спустились с крыльца. На плац они особо не спешили — до построения времени было достаточно. В курилку заходить не стали, туда народу набилось уйма. Решили пройтись не напрямую, а в обход, тем более что сбор их группы назначен в беседке около штаба. Там до плаца пара шагов всего.
Оба были зачислены в группу инструкторов, которой командовал целый майор. Правда — пехотный. Ильин вчера лично представил Горохова и Бесхребетного командиру. Майор Крамаренко был серьезен, даже угрюм. Окинул внимательным взглядом обоих, как насквозь просветил. Руки пожал крепко. Ничего спрашивать не стал, только поведал, что сбор группы будет перед построением…
— Что думаешь про командира? — спросил Горохов, когда они шли по дорожке.
— Ты о Крамаренко? — уточнил Семен, припоминая хмурое лицо и глаза майора. — Видно, что бывалый.
— Тут в большинстве бывалые, — сказал Михаил.
За последние сутки оба насмотрелись на личный состав тренировочной базы. Если не учитывать женский персонал базы, и учебную роту ПВО, где имелся лишь один девичий взвод, то из общего состава необстрелянные выделялись мгновенно — тут и поведение, манера ходить, громко разговаривать, курить, не скрывая тлеющий огонек папиросы. Крамаренко же из общей массы выделялся особенно. Без особого труда угадывалось, что хлебнул он лиха с перебором. Тяжелый взгляд и в постоянном напряжении, как граната, поставленная на взвод — чуть тронь и жахнет…
— Повезло нам… — неожиданно сказал Горохов.
— Ты о чем? — спросил Семен, он все о майоре думал.
— Да обо всем. На фронте не сгинули. Немецкие тылы и фронт удачно миновали, тут проверку прошли.
Семен лишь хмыкнул. Это сейчас кажется, что просто было, а тогда смерть на каждом шагу в затылок дышала. С 22 июня круговерть началась — артналет-бомбежка-бой, маленькое затишье и сызнова — артналет-бомбежка-бой. Отход тех, кто выжил, встреча таких же бедолаг, и долгий путь по тылам с неизменным вопросом — как так вышло-то? Сколько крови еще надо пролить, чтобы на чужую территорию? Когда будет сокрушающий удар? Где непобедимая и легендарная?
Бессмысленная атака немецкого пехотного батальона двумя десятками красноармейцев с пятью патронами на ствол и, практически паническое бегство сквозь лес. Идиотская ситуация с пленением. От воспоминаний Семена передернуло. Как было больно Антона Викторовича оставлять…
А как на передке под самым носом у немцев ползали — толком не поесть, по нужде не сходить, спать чутко, не дай бог захрапишь. Потом переход и самое обидное — в рыло от своих…
— По мне так нам больше не везло…
— Э-э-э, дружище, — хмыкнул Михаил, — не скажи. Это как посмотреть. Есть на свете лошадь хитрая, в Африке живет, называется, э-э-э… в полоску она еще вся, в черно-белую.
— Зебра?
— Во, точно, зебра! Видел что ли?
— В книжке одной на картинке. И в чем её хитрость?
— А в полосках. То черная полоса, то белая. Закономерность!
— И что?
— А то! Вот смотри — бой, товарищи погибли — черная полоса. Но мы выжили, слово заветное узнали, — тут Семен улыбнулся — нашел же Миша, как секрет назвать, — это белая полоса, — продолжал пояснять Горохов. — Фронт удачно перешли, от своих, правда, досталось, пусть это будет черной полоской. И все, сплошная белая!
— Черная ли полоса, или белая в крапинку, не в этом дело, — вздохнул Семен. — Видишь ли, Миша, я от жизни хорошего не жду давно. А тут вдруг из пехотных сержантов в сержанты госбезопасности, и орден на грудь.
— Что в этом плохого?
— Плохого — ничего, да хорошего мало. С госбезопасности спрос иной, и вот чую я, кинут нас в такое пекло, что наше скитание по немецким тылам легкой прогулкой покажется.
— Похоже, что так, — согласился Михаил. — Высоко мы с тобой взлетели, падать больно будет.
Дорожка обогнула учебный корпус, укутанный кустами акации, прошла мимо здания штаба. Сержанты миновали дорожку, ведущую к штабному крыльцу, впереди уже виднелся плац.
У Семена появилось странное чувство острого взгляда. Он обернулся — за ними на приличном расстоянии шло несколько военнослужащих, но у них шло горячее обсуждение какой-то важной темы. Нет, не оттуда за ними наблюдают. Горохов тоже настороженно замер. Бесхребетный зыркнул туда-сюда не особо вертя головой. Определил направление, пихнул Михаила и одними глазами указал на пирамидальную крышу беседки-курилки, что торчала за акациями по правую руку.
Бесхребетный с Гороховым переглянулись и скользнули влево, закрываясь акацией. Быстро пробежали вдоль кустов, до поворота к штабу, мимо крыльца, и вновь вдоль кустов, огибая беседку со стороны плаца.
В беседке сидел Крамаренко. В кулаке папироса дымком курится, и сквозь кусты внимательно смотрит. Семен с Михаилом подошли вплотную.
— Здравия желаем, товарищ майор! — гаркнули оба.
Майор резко обернулся и, обнаружив позади двух сержантов, одобрительно хмыкнул.
— Проходите, садитесь, — сказал, пыхнув дымом, — и не тянитесь, не на плацу пока. Вот, — майор выложил коробку «Казбека», — покурите.
Горохов хотел было заикнуться, что куревом их щедро обеспечили, да получил тычок от Семена. Мол, предложили — бери. Взяли по папиросе, сели. Михаил прикурил, а Семен понюхал папиросу, и сунул её под околыш.
— Я мало курю, табак нюх отбивает, — пояснил он майору.
— Следопыты, значит, — кивнул тот. — Ловко вы из-под наблюдения ушли. Где обучались?
Горохов показательно скосил глаза на Семена.
— Я с пятнадцати лет промысловиком в охотартели, — ответил Бесхребетный. — Наставники были требовательные, и жизнь заставила — без умения зверя не добыть.
— Это точно, без умения никуда, — кивнул командир. — Когда призывался?
— За полгода до Финской. Три месяца вместе с сержантом Гороховым в разведроте служил.
— Минному делу не у Макарова Степана Максимовича учился?
— Нет, товарищ майор. Капитан Сергеев учил.
— Хорошо значит учил. Толково ты «Опель» заминировал. Читал я твой опус…
Тут майор замолчал, так как к беседке стали подходить военнослужащие — младшие и старшие командиры, госбезопасности и пехотные. Они заходили, представлялись, рассаживались. Набралось два десятка вместе с Гороховым и Бесхребетным.
— Вот и почти все в сборе, — сказал Крамаренко. — Еще пара инструкторов прибудет позднее. Они сейчас в госпитале на излечении.
— Разрешите обратиться, товарищ майор, — поднялся лейтенант госбезопасности. — Лейтенант Денисов. Каковы задачи нашей группы?
— Для начала, — сказал майор, — субординация на плацу хороша, а в группе обращение должно быть простое, рабочее. Хорошо бы каждому позывными обзавестись. У некоторых позывные
