Шрифт:
Закладка:
21
Леля не могла найти себе места. Всю ночь она ворочалась, а когда все-таки глаза ее закрывались под давлением темноты, сон был чутким. Леля все боялась, что не услышит будильник. «Что толку изводить себя? Всегда слышала, а сейчас не услышу? Да и что мне этот будильник… Выступление-то вечером», – думала она, глядя в потолок.
Но она так боялась подвести одноклассников и опоздать на выступление, что, проснувшись рано утром, как от толчка, сразу же бросилась к телефону – проверить, не пять ли уже вечера. Нет, всего только шесть утра.
Можно было спать дальше, но как тут провалиться в мир снов, когда Леля обрела новый страх – боязнь выступить и провалиться. Она представляла, как выходит на сцену, начинает говорить и забывает реплику, выдает не ту эмоцию. А назад не отмотать. Люди встают и уходят, а весь класс ненавидит ее за испорченное представление…
В конце концов Леля отпихнула одеяло ногой и, топая босыми стопами по паркету, спустилась на кухню. Шла она по привычке осторожно, боясь в темноте наступить на Филю…
Вдруг вспомнила и застыла, ощущая большую тоску.
На улице гудела метель, а в окнах, за которыми стояла беспросветная зимняя тьма, отражались маленький светильник и стол. Андрей Петрович тоже не спал. На белой скатерти перед ним стояла чашка с кофе. Метель разбередила в нем все переживания и тяготы, которые он намеренно похоронил под рабочими документами. Он вспоминал последние три года: тяжелый развод и бойкое Лелино поведение, которая, оказывается, была ранена их с женой разрывом еще сильнее, чем они, и нуждалась в помощи, но справлялась одна; встречу с Аней, которую он случайно заметил в школьном дворе и пригласил поужинать, отбросив все предубеждения из-за разницы в возрасте; смерть Фили, по которому сильно тосковал. Еще Андрея Петровича мучила совесть из-за того, что он так легко поверил, что Леля устроила поджог, хотя дочь рыдала до икоты и даже пыталась встать на колени, объясняя, что ни в чем не виновата. Как же так? Как он так мог с ней? Быть таким слепцом, таким черствым! Работа, работа… За последние три года он ни разу не был мыслями в настоящем, постоянно думал о будущих показателях эффективности, росте дохода, заказах на следующий год. А жизнь ведь не в прошлом и не в будущем, она сейчас. А он упускал, упускал, упускал, упускал, упускал… И сколько горя его дорогой дочери принесли его попытки избежать боли, которая неминуемо свалилась бы на него, если бы он хоть на секунду остановился и влился в поток настоящего!
– Привет, – сказала Леля.
– Ты рано.
Леля пожала плечами, мол, выспалась, налила себе горячего крепкого чая и села напротив.
– Фили очень не хватает, – вздохнув, сказала Леля.
– Я тоже его вспоминал. Хороший был пес…
Воцарилась тишина.
– Папа, – позвала Леля.
– Слушаю.
– Когда умерли твои родители, как… как ты жил дальше? Ты же остался совсем один. Во всем мире один. Ну не считая тети Тани.
Андрей Петрович помолчал, вспоминая.
– Я приходил каждый день к ним на могилу и плакал.
Леля почувствовала, как от удивления немного шевельнулись ее уши, когда она вскинула на отца глаза. Он плакал? Ее стойкий и сдержанный папа?
– Было очень тяжело, – продолжил Андрей Петрович. – Чувство тотального одиночества и ненужности. Даже Татьяна Николаевна не спасала, потому что она все-таки не была моей мамой.
– Когда это прошло?
– Постепенно. Ты в этом живешь-живешь, потом еще живешь и вдруг замечаешь, что это тебя не убивает. А вот все трудности воспринимаются уже легче, и в принципе все в мире кажется решаемым. Было много ситуаций, которые показали, что у меня нет оснований чувствовать себя одиноким и незащищенным, потому что я всегда себя защищу и всегда могу использовать свои ноги и рот, чтобы дойти до друзей и попросить помощи, если не справляюсь. Но важнее всего, конечно, было понять, что я тоже могу быть себе опорой. В этом, наверное, и есть основное отличие ребенка от взрослого. Ребенку надо на кого-то обязательно полагаться. И поэтому людям так трудно взрослеть, большой дискомфорт и боль приносят иногда мысль, что единственный человек, который всегда будет рядом и всегда готов помочь, – это ты сам. Счастлив тот, у кого есть возможность становиться взрослым постепенно, плавно поднимаясь по ступенькам взрослости. Мне вот пришлось быстро…
Леля обдумала то, что сказал отец, и ей вспомнились слова Ильи во время похожего разговора. Как же он тогда выразился? Верить в стол и в чашку чая, потому что мы их видим и не можем отрицать… Леля потрогала пальцем сначала свою левую руку, потом щеку, а потом вдруг увидела себя в отражении в окне: сонную, простоволосую, взъерошенную, немного растерянную и испуганную – но все же увидела. Разные чувства и события не уничтожили ее, не стерли, как ластик карандашный набросок. Вот ведь она! Сидит смотрит на себя. Внезапно Леле захотелось улыбнуться своему отражению и пожать правой рукой левую, как пожимают руки, подписав удачный договор.
– Я сегодня выступаю, пап. Пьеса Шварца. Ты смотрел? По ней еще старый фильм есть: «Обыкновенное чудо». Я Принцессу играю, – сказала Леля.
– Хорошо. Я помню.
Леля хотела обидеться. Что значит это «хорошо», сказанное таким спокойным тоном?! Неужели отец не понимает, с какой целью она вообще завела этот разговор?.. А вдруг не понимает на самом деле, подумала Леля. Папа приземленный материалист. Для него кипящая вода горячая, а лед холодный. Иными словами, он прост и прям, и обращаться с ним стоит так же.
– А ты придешь? – спросила Леля. – Я приглашаю.
– С удовольствием.
Леля улыбнулась.
– Я еще маму позвала. Но она уехала, сказав, что не сомневается, что я буду хороша. Я немного обиделась на нее.
Леля посмотрела на отца. Он ответил ей серьезным взглядом.
– Понимаю, что должна быть взрослой, опираться на себя. Но ведь мне еще шестнадцать. Считаю, что вы обязаны быть родителями, раз уж родили меня. Я рада, что мама нашла себя, но вычеркивать при этом меня, игнорировать важные для меня моменты… Я считаю, что она неправа. И ты тоже неправ. Ты часто вел себя точно так же.
Папа нахмурился и задумчиво кивнул, но ничего не сказал.
Леля сжала губы и посмотрела на стол.
– А если… Если ты снова женишься и у вас появятся дети, ты вообще забудешь про меня?
Андрей Петрович никогда
