Аглая придала своему лицу высокомерное, скучающее даже выражение. Ей повезло: поручик оказался немолод — неудачник и бездарь из тех, кому даже две подряд войны не помогли выстроить карьеру. Он смахнул кислую капусту с усов и уставился на Аглаю, не в силах принять решение.

Он, разумеется, обязан был приказать ее обыскать и знал об этом. Но дочь генерала… И этот взгляд… Поколения ее предков секли на конюшне поколения его предков, без счета валяли на сеновале дворовых девок и жили иной, недоступной простецам жизнью.

Ну почему эдакая катавасия в его дежурство? Отвести в штаб — и пускай там разбираются, положено ее обыскивать или как.

— Н-ну? — подстегнула его Аглая.

— Извольте проследовать за нами, — пробормотал поручик, разворачиваясь.

Тамбов изменился за прошедшие полтора месяца, и не только потому, что белые восстановили наконец уличное освещение, чего повстанцы так и не успели сделать. Аглая узнала фонарь, под которым впервые поцеловала Лексу; теперь он ярко сиял, освещая дюжину виселиц возле Казанского собора. От горелого остова порохового завода до сих пор несло чем-то едким — Народная армия сожгла его перед отступлением. Покровскую площадь обнесли колючей проволокой: места под размещение заложников не хватало, и концлагеря оборудовали где только возможно. Миновали здание гостиницы «Европейская», где теперь располагалось губернское отделение ОГП.

Войсковой штаб размещался в том же особняке на Дворянской, где недавно еще был штаб Народной армии. На первый взгляд мало что изменилось, вот только караул несли солдаты в новеньких шинелях, а не бородатые мужики в тулупах.

Аглая ожидала, что ее проводят внутрь, но отец встретил ее на пороге. В окно он, что ли, ее углядел? Надо же, как удачно совпало. За годы, что они не виделись, он постарел, но не сдал; выправка осталась безупречной, лицо — энергичным, взгляд — уверенным.

— Аглая, — Вайс-Виклунд спустился с крыльца ей навстречу. — Ты жива.

Она ничего не ответила, только посмотрела ему в лицо.

— Пройдем пока ко мне, — сказал он. — Я распорядился собрать штабное заседание через двадцать пять минут. Там и сообщишь свое послание.

Квартировал генерал в соседнем доме.

— Ваш… Ваше превосходительство… разрешите доложить… — неуверенно заговорил бедолага поручик, но генерал, не взглянув на него, бросил на ходу:

— Вы свободны.

— Чаю подай нам с закусками, — приказал генерал денщику и обратился к дочери: — Ты, должно быть, замерзла и проголодалась. Сейчас выпей чаю, а после заседания поужинаем.

Аглая дважды моргнула, не в силах поверить в реальность происходящего. Она была одним из командиров армии, ведущей жестокую кровопролитную войну; отец же обращался с ней так, словно она вернулась с затянувшейся конной прогулки.

Шинель она расстегнула — потайной карман был вшит с расчетом на это — но снимать не стала.

В гостиной генеральской квартиры горел камин. Плюшевые кресла, ковер, наборная лакированная мебель. После долгих месяцев в землянках и крестьянских избах, которые топились по-черному, эта обстановка должна была показаться роскошной; но для Вайс-Виклунда она была практически спартанской, и Аглая сразу стала воспринимать ее так.

— Аглая, мама умерла, — сказал Вайс-Виклунд. — До последнего часа она только и мечтала тебя повидать. А ты так и не приехала.

Аглая потупилась. Они немного помолчали.

— Я… я правда не знаю, что тут сказать, — выдавила она.

— Не надо ничего говорить, — мягко ответил отец. — Я знаю, дорогая моя, что тебе тоже горько. Что сделано, того уже не исправить. Но главное — ты наконец вернулась. Давай вместе подумаем о том, что исправить еще возможно.

Денщик внес поднос, споро расставил на столе еду и посуду, исчез за дверью.

— Главком Антонов намерен начать переговоры о перемирии, — сказала Аглая. — Постепенное освобождение заложников в обмен на приостановление нападений и диверсий со стороны Народной армии.

— Знаешь, почему гражданские войны идут до полного уничтожения одной из сторон? — Вайс-Виклунд вздохнул. — В гражданской войне невозможно заключить мир, поскольку каждая сторона не признает другую законной властью, с которой можно было бы вести переговоры. С точки зрения закона Антонов — уголовный преступник, бандит. С преступниками перемирий не заключают.

— Что же, выходит, я приехала напрасно? — Аглая отпила чай из простой фарфоровой чашки.

— Отнюдь! Ты приехала как раз вовремя. Поздно для многого, но вовремя для того, чтобы мы могли свести потери России в этом конфликте к минимуму.

— России — ты имеешь в виду, Нового порядка?

— Нет, — отец смотрел на нее спокойно и серьезно. — Я имею в виду — общие потери России в затянувшейся междоусобице. Разве ты не понимаешь, Аглая, что у нас впереди война с Европой? Наши так называемые союзники забрали себе столько, что этого теперь не вернуть без боя. Но мы не можем вступить в отечественную войну, пока не справимся с голодом и с восстаниями. Для этого все силы общества должны договориться и выступить единым фронтом.

— Новый порядок не пытается с нами договариваться, — Аглая пожала плечами. — Он пытается нас уничтожить.

Вайс-Виклунд повертел в руках свою чашку. Лицо его осталось невозмутимым, но Аглая хорошо знала своего отца и по его движениям поняла, что в нем происходит сейчас душевная борьба. Через несколько секунд он поставил чашку на стол и решился.

— Тебе я расскажу то, о чем пока не знают даже в командовании моей армии, — сказал он веско. — Все больше людей в правительстве понимают, что в этой междоусобной войне победят в конечном итоге только наши иностранные враги. Готовится программа, посвященная борьбе с голодом в первую очередь; сплочение всех сил общества против общей беды. Она включает реформу рабочего и уголовного законодательства, пересмотр земельного налогообложения и порядка выдачи посевных ссуд, а также, по существу, огосударствление экономики. Ко всем повстанческим и подпольным движениям обратятся с призывом к перемирию и поиску компромисса. Требование сложить оружие действия не возымеет, потому готовится закон о милиции — ваша Народная армия сохранит свою структуру, если согласится изменить цели. Тебе, полагаю, будет интересно узнать, что твоя подруга Александра Гинзбург принимает деятельное участие в этом начинании.

— Не удивлена, — обронила Аглая.

Она действительно не удивилась. Комиссар Гинзбург чересчур сентиментальна для своей работы, подвержена интеллигентским рефлексиям и склонна ставить отдельные человеческие жизни выше преобразования человеческой истории.

Вайс-Виклунды никогда не имели подобных слабостей, они всегда сами определяли, кому или чему служить, и не изменяли своему делу до последнего вздоха. Аглая избрала для себя служение Революции — и не отступится от него. Как любили говорить в Народной армии — вот и вся недолга.

— А я еще полагал, будто тогда напрасно выкупил