— Стерва.

А Мишка ничего не понял. Тем более, что Алка сама потом подошла к нему, хоть и через два дня. Сурово погрозила пальцем, потом ласково улыбнулась, и он понял, что прощен. Полностью ли? Он боялся спросить. И как хорошо представить, что она, пусть и когда-нибудь, но будет его. Даже если через несколько лет.

Откуда сейчас в Мишку начала входить ярость? Жестокая, беспощадная и недумающая. Издав страшный рык, Мишка кинулся вперед. И сразу застрял в таком же безжалостном объятии бывшего десантника.

— Дурак. Я же хочу, чтобы ты, наконец, понял, что от таких ждать. Верить можно мне, но не им. Ты что? Думаешь, таким образом, что-то сможешь решить. Морду набить — это мое дело. Но здесь это не поможет.

Через пару минут Мишкина ярость исчезла, и сразу наступила слабость и беспомощность.

— Ну-ну, все будет нормально, — Женька обнял Мишку за вздрагивающие плечи и почти поволок его по лестнице, со злобой откидывая самые упрямые осколки мебельной истории института. К этому времени Алка вышла из невидимой части помещения, оглядела столы и бесстыже легла на ближайший из них.

Могу ли я жить

Никто ничего не понимал. Почему прошло так мало времени, а все катастрофически изменилось. Или они не заметили, когда все это началось? И теперь на их глазах горит и падает в тартарары весь мир, целые вулканы и землетрясения в душах сметают малейшие надежды на будущее. Но как не хочется быть и даже выглядеть слабым. И, самое страшное, — эта непонятная и пришедшая откуда-то извне беспомощность. Ну ладно Мишка, а Женька? Он же сильный, он армию прошел, он людьми руководил. Но, оказалось, можно командовать сотнями и даже тысячами людей, а один маленький удар внешне слабого, а главное так любимого человека — и ты лежишь на лопатках, готовый просить пощады и снисхождения. А жалость — гадкое чувство. Оно никогда и ни при каких обстоятельствах не подменит настоящую любовь. Хотя и может маскироваться под нее бесконечно долго.

Мишка хандрил, не хотел ни с кем разговаривать и родители не пускали его в институт. Пытавшийся навестить его Жека не прошел за порог — родители мотивировали это «постоянным отвлечением бедного мальчика его распутными друзьями». Оставшись без надежного мозгового подкрепления и постоянных стимулирующих угроз оставить их один на один с учебниками и дисциплинами, два Жэ начали тускнеть и скрывались от проблем то в укромном сквере с пивом, то в комнате общежития с напитками покрепче. Выполняя функции обеспечивающего органа, Жека периодически мотался к тетке за деньгами. Наконец, и она не выдержала.

В середине недели комната общежития превратилась во что-то, очень похожее на притон или каюту пиратского корабля. Вытянув ноги и закинув их на спинку железной кровати, Женька лежал и тоскливо слушал откровенное вранье Жеки по прошлогодним событиям в колхозе. Надежные слушатели в лице двух студенток с соседнего общежития сидели с раскрытыми ртами, недоуменно поглядывая на отстраненного от событий Женьку. Умелый руководитель таких собраний Жека ненавязчиво проводил постепенное освобождение девушек от лишней, по его мнению, одежды.

Когда оторвав шпингалет вместе с саморезами от двери, в комнату ворвалась тетя Лиза, гости растерялись, не понимая, как им следует поступить. Для двух студенток внешний вид женщины отрицал ее отношение как к руководящему составу института, так и к обслуживающему персоналу. Растерянность и замешательство привели к бездействию. И оставшиеся в нижнем белье девушки лишь сменили свое положение, развернувшись в знак уважения в сторону вошедшей. Ситуация начала резко меняться, как только взгляд тети Лизы обнаружил скромно зажатый за книжным шкафом веник.

Через минуту, не более, под визг и крики из комнаты вылетели вначале две девушки, за ними последовали элементы их одежды. Завершение списка женской одежды уже не могло остановить тетю Лизу, и следом начали вылетать ранее разбросанные по комнате штаны, майки, носки и грязные рубашки. Внешне безразличный к разгрому Женька приподнялся на кровати, а Жека уже давно метался по комнате, преследуемый по пятам летающим в руках его тети веником.

— Нытики, паразиты, бездельники.

Когда веник проскочил мимо ускользнувшего от удара Жеки и налетел на голову Женьки, тот машинально выхватил оружие из рук тети Лизы и швырнул его в угол. Она в ужасе остановилась, как будто ожидая удара. Но когда еще через десять минут на их этаж прибыл сам начальник общежития — дородный мужчина с усами — перед ним развернулась картина восстановления былого величия и порядка. В коридор и обратно в комнату сновали два Жэ, занося обратно вылетевшие вещи. Пришедшая в себя тетя Лиза сосредоточено вытаскивала из укромных мест бутылки, банки и стаканы. Возле нее уже накопилась изрядная кучка питьевых отходов двух студентов.

— Вы наша новая уборщица? — неуверенно уточнил начальник.

К моменту его вопроса тетя Лиза уже давно потеряла контроль над собой и, вместе с ним, любое ощущение опасности. Прошло совсем немного времени, и мимо идущих по коридору студентов с неожиданной для его комплекции скоростью пронесся начальник. Что его так напугало, так и осталось для многих настоящей загадкой. Уже через час по коридору на выход прошла одинокая тетя Лиза, оставив в комнате двух уныло пытающихся навести порядок друзей.

Мне не понятно

Через несколько дней Женька тупо смотрел прямо перед собою и не видел ничего. Откуда-то слышался приглушенный, но такой до бесконечности знакомый голос, повторно произносивший странные слова:

— Ты только пойми меня правильно. Ты — редкий, сильный и мужественный человек. С тобою спокойно. Но мне сейчас нужен не такой.

— А как же раньше?

— Я же была девчонкой, а сейчас я — женщина. Ты же как был, так и остался мальчишкой. И даже если ты переспишь еще с сотней женщин, ты так и останешься им. А я — женщина. И в этом все.

— То есть ты меня не любишь? — тот, кого бросают, всегда более жалок, и не нужно проводить оценку его состояния — все равно, ему тяжелее.

— Глупый, — Лена улыбнулась, — дело не в любви, а в том, что мы не подходим друг другу.

— Есть другой?

— Какая разница?

Разговор ни о чем продолжался не менее получаса. И, наконец, Женька замолчал. Он пытался в уме пересчитать женщин, которые с очевидной надеждой в голосе спрашивали его — когда он вернется? А Женька, как всегда мягко, уговаривал, что у них разные характеры,