Шрифт:
Закладка:
В начале 1807 года Шишков превратил эти частные встречи в публичные мероприятия, которые привлекали значительную часть петербургской литературной элиты. Первое из них состоялось в его доме в субботу 2 февраля и собрало около 20 человек, в основном писателей, но присутствовали также Лабзин, флигель-адъютант императора П. А. Кикин и полковник лейб-гвардии Семеновского полка А. А. Писарев. Лабзин и Шишков были знакомы еще с 1790-х годов. Православная вера Шишкова, как видно, не повлияла на его отношения с известным мистиком[249]. Подобные субботние встречи имели место трижды в феврале, четырежды в марте и один раз в мае, после чего группа распрощалась до осени. Эти собрания посещали выдающиеся петербургские деятели культуры и политики, в том числе генерал-губернатор С. К. Вязмитинов, министр народного просвещения П. В. Завадовский, сенаторы Д. И. Резанов и С. И. Салагов, помощник директора Публичной библиотеки и почетный член Академии художеств А. Н. Оленин и бывший адъютант Г. А. Потемкина генерал в отставке С. Л. Львов[250].
Здесь был представлен широкий спектр литературных дарований и поколений. Так, Д. Хвостов, у которого не находили никакого таланта, был посмешищем литературного мира [Хвостов 1938: 359], а Крылов и Гнедич были известны как писатели большого дарования. Интересен возрастной состав группы. Все члены ее ядра, кроме Державина, – те, кто организовывал встречи и принимал у себя собравшихся (Шишков, Муравьев, И. С. Захаров и двоюродные братья Хвостовы), – родились в 1750-е годы. Остальные, как правило, были моложе. Из 20 членов кружка (не считая Н. И. Язвицкого, чью дату рождения не удалось установить) один родился в 1739 году, трое – в 1740-е и 1750-е, пятеро – в 1760-е, четверо – в 1770-е, пятеро – в 1780-е и один – в 1790 году[251]. Из родившихся до 1760 года один лишь Д. П. Горчаков был писателем, тогда как из родившиеся после 1780 года писателями были все. Шестерка, образовавшая ядро группы, состояла сплошь из ветеранов академии (Шишков был самым молодым из них, если не считать Муравьева, который, похоже, перестал посещать литературные собрания еще до 1807 года), а из 22 оставшихся девять человек были действующими или будущими ее членами. Поскольку Лабзин, сенаторы Резанов и Салагов, Завадовский, Вязмитинов и генералы Кикин и Львов не были академиками, то доля академиков в писательском составе была еще выше (девять из 15)[252].
Таким образом, Шишков протягивал руку молодому поколению. Когда встречи еще только планировались, Жихареву было сказано, что абсолютно «все литераторы без изъятия, представленные хозяину дома кем-либо из его знакомых, имеют право на них присутствовать и читать свои сочинения, но молодые люди, <…> подающие о себе надежды, будут даже приглашаемы, потому что учреждение этих вечеров имеет главным предметом приведение в известность их произведений» [Жихарев 1989, 2: 109][253]. В организации собраний проявлялась явная тенденциозность: сторонников «нового слога» отвергали (Жихарев отметил «какое-то обидное равнодушие к московским поэтам» [Жихарев 1989, 2: 208][254]), в то время как академики превалировали. Шишков хотел не только поддержать молодые таланты, но и переманить молодое поколение в свой лагерь. В результате литераторы более молодого возраста часто находили эти вечера и всю Российскую академию скучными и не имеющими особой ценности для литературы[255].
Литературные вечера, как и академия, привлекали и литераторов, и официальных лиц, а также тех, кто, подобно полковнику Писареву, был и тем и другим. Эта особенность бросалась в глаза на третьем вечере, который, как писал Жихарев, «не похож был на вечер литературный. Кого не было! Сенаторы, обер-прокуроры, камергеры и даже сам главнокомандующий» [Жихарев 1989,2:139]. Показательно, что на первом же собрании политика обсуждалась в той же мере, что и литература. Недавнее сражение при Прейсиш-Эйлау вызвало горячие споры: офицеры Кикин и Писарев считали, что войну надо продолжить, тогда как Лабзин и А. Хвостов ратовали за мир. Шишков выражался уклончиво – по крайней мере в присутствии молодого Жихарева – и пробормотал лишь, что Россия должна действовать осторожно и что он полностью доверяет решению императора. Из записок Жихарева можно понять, что атмосфера не была резко оппозиционной, – хотя, возможно, он понимал не все тонкости обсуждаемого. Но все-таки, в отличие от салона Екатерины Павловны, это не было форумом, созванным для того, чтобы выразить возмущение правительством. Вместо этого здесь предоставлялась возможность для встреч консервативной литературной элиты с единомышленниками из числа государственных служащих, придворных и военных. Здесь Шишков и другие представители старшего поколения могли изложить свои взгляды на русскую культуру – ну и, разумеется, политику[256].
С наступлением осени встречи возобновились и проходили в обстановке недовольства, вызванного Тильзитским миром и континентальной блокадой[257]. Как объяснял Шишков в своем «Рассуждении о старом и новом слоге», для него политика и культура были неотделимы друг от друга, и сложившаяся в обществе после 1807 года атмосфера побудила его придать новый импульс вражде с «новым слогом». В результате в 1808–1811 годах в прессе была опубликована целая серия колючих заметок и сердитых опровержений [Булич 1902–1905, 1: 220–231; Стоюнин 1877, 2: 537]. В этой обстановке литературные вечера Шишкова и Державина приобретали политическую
