писать обзоры политической и экономической ситуации в Индии, статьи о ее освободительном движении, об индийских политических партиях и национальных лидерах. Его статьи начали появляться в «Правде» и «Вестнике НКИД»[362]. Именно в те годы Ганди перестраивал и демократизировал Индийский национальный конгресс, что привело к расширению состава его членов и к участию в деятельности Конгресса борцов за свободу, независимо от касты и экономического уровня. Бал Гангадхар Тилак, учитель Ачарии и один из главных противников Ганди, умер в 1920 году. Хотя Тилак был почитаем националистами, включая самого Ганди, появились новые лидеры, сторонники Ганди; они изменили саму сущность национально-освободительного движения. Ганди обратил внимание националистов на социальные проблемы – кастовую систему, неграмотность, отсутствие медицинской помощи, изоляцию женщин и бедность, – которые необходимо было решить в борьбе за свободу. Хотя Ачария жил за пределами Индии с 1908 года, он был в курсе последних политических и социальных событий в своей стране. Его всесторонний анализ сложной политической ситуации в Индии опирался на самые разные источники, включая индийские периодические издания, а также британские, немецкие, французские и американские газеты (он свободно переходил с одного европейского языка на другой). Возможно, Магда помогала ему в написании статей для «Вестника», которые отличаются прекрасным русским языком – вряд ли он мог знать русский настолько хорошо.

За иностранными журналистами и специалистами следили агенты ЧК и Народного комиссариата по иностранным делам, чей «Отдел прессы», созданный в конце 1917 года, контролировал советскую информацию и пропаганду, предназначенную для других стран, а также работу иностранных корреспондентов. В своих мемуарах М. Н. Рой вспоминает такую слежку на Втором конгрессе Коминтерна в 1920 году:

К иностранным делегатам была прикреплена группа молодых женщин, которые выступали в качестве переводчиков. Помимо услуг, которые они должны были оказывать и которые выполняли удовлетворительно, большинство из них были внешне привлекательны. Они должны были шпионить за ведущими иностранными делегатами и завоевывать их доверие если не любовью, то физическими чарами. Эта отвратительная практика способствовала созданию нескольких счастливых союзов, хотя обычно это приводило к разврату и, в ряде случаев, к душераздирающим трагедиям[363].

Журналистов сопровождали «гиды-переводчики», которые должны были сообщать о каждом движении своих подопечных. Для этой цели была разработана специальная форма, в которой указывались время, место, имена, содержание разговоров или высказываний[364]. Маргарит Харрисон сообщала из Москвы о работе журналистов в начале 1920-х годов:

Наши корреспонденции, после того как их читал Розенберг <глава Западного отдела Министерства иностранных дел>, который часто вносил изменения или вымарывал <нежелательную информацию>, отправлялись на утверждение Чичерину <наркому иностранных дел>, в результате чего иногда следовали дальнейшие сокращения. Затем они должны были пройти «военную цензуру», что означало на простом английском языке, что их проверял агент Чрезвычайной комиссии, после чего те части, которые считались пригодными для печати и были благоприятны для советского правительства, передавались по правительственному радио, в надежде что по ходу дела их поймают и перехватят те или иные правительства… мы не могли писать ничего, кроме непосредственных новостей или интервью – все остальное должно было содержать поддержку коммунизма[365].

К Ачарии, хотя он пока не отправлял свои депеши в несоветские издания, относились как к любому другому иностранному журналисту: все они находились под подозрением и наблюдением. Если это было так, то Магда, вероятно, тоже стала объектом наблюдения.

Как обнаружила Маргарит Харрисон, временами из-за советской паранойи иностранные журналисты и другие иностранцы не могли покинуть страну (она сама угодила на Лубянку). Нелегко это оказалось и для Ачарии. После определенных трений с властями он больше не мог работать в советских периодических изданиях и вынужден был искать другую работу. В 1922 году, уже думая об окончательном отъезде из страны и не находя путей это осуществить, он работал с АРА (Американским фондом помощи), помогавшим голодающим России.

4 декабря 1922 года заместитель секретаря Народного комиссариата по иностранным делам Лев Карахан направил письмо секретарю исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьеву. В этом письме (с грифом «срочно, совершенно секретно») Карахан сообщает Зиновьеву, что группа индийских националистов, высланных в 1920 году из Афганистана на территорию России и не присоединившихся к Коминтерну, оказалась в Москве без «средств существования» или «возможности революционной работы». В течение пятнадцати месяцев они «пытаются получить разрешение на выезд из пределов РСФСР», имея лишь скудную поддержку и крышу над головой от Комиссариата. Этой невыносимой ситуации, компрометирующей Комиссариат иностранных дел, должен быть положен конец. Комиссариат договорился с ГПУ об отъезде индийцев. Однако Коминтерн возражает против этого решения, и теперь им грозит выселение из помещений Комиссариата, где они проживают в данный момент. Карахан передает всю ответственность за них Коминтерну. Он приводит доводы в пользу индийцев, отмечая, что в результате переговоров между его ведомством и ГПУ «Ачарии и двум примыкающим к нему националистам был разрешен выезд в Германию». Получившие разрешение и выехавшие индийцы ничем не отличались от тех, кто все еще оставался в Москве[366].

9 мая 1922 года в Ликино Магда закончила и подписала портрет своей матери, который взяла с собой в эмиграцию (рис. 35 цв. вкл.). Два месяца спустя, в письме от 5 июля 1922 года, Юлия сообщает Волошину о том, что Магда вышла замуж за брамина[367]. А в ноябре они уже были в Берлине, что подтверждено немецким дипломатом Куртом Максом Прюфером (об этом в следующей главе), который писал, что Ачария прибыл в Германию в ноябре 1922-го.

Покинуть Россию оказалось непросто. В своем письме от 18 декабря 1922 года из Берлина в Москву Игорю Рейснеру, с которым он работал и подружился в Кабуле, Ачария описал свой опыт пересечения границы и первые дни в Берлине. В этом письме Ачария сообщил, что Карл Мур, швейцарский банкир, который помогал большевикам до и после Октябрьской революции и, возможно, был двойным агентом, звонил в ГПУ с просьбой не позволить им покинуть Россию и что телеграмма на этот счет была отправлена в пограничную службу[368]. В любом случае, Ачария и Магда «все-таки выбрались из России», как писал Ачария Рейснеру, сообщая, насколько опасной стала ситуация:

<Я> только что слышал, что египетский делегат на 4-м съезде К. И. внезапно исчез в России… Я не удивлюсь, если что-то случится с революционерами, приезжающими в Россию. Я сам прошел через все это, но с открытыми глазами и сосредоточенным вниманием, и, если я удрал, я обязан именно этим открытым глазам и не только одной