вдруг проникаюсь твердой уверенностью, что должна и впредь носить фамилию Мартина, хоть она и досталась мне незаконно. Если Кэндис и ее отец не потребуют, чтобы я снова взяла свою девичью фамилию, я останусь миссис Хокинг, — вреда от этого никому не будет. В конце концов, у меня есть брачное свидетельство — вполне официальный документ. Я попрошу Кэндис, чтобы в этом она пошла мне навстречу. Ничтожная услуга в сравнении с той, что оказываю ей я. Мысль о том, что я сохраню за собой фамилию Мартина, странным образом действует на меня успокаивающе. Это — единственное, что мне еще нужно от Мартина.

Кажется, что мы с Кэт и малышкой уже довольно долго сидим в этом прекрасном тихом уголке. Я наслаждаюсь теплым солнышком, чистым воздухом, жужжанием пчел в цветах высоко над нами. Упиваюсь кратким мгновением блаженства, стараясь не думать о том, что завтра повезу Кэт к матери. Какое счастье, что мы хотя бы на час избавлены от пепла, очередей и прочих тревог!

Через некоторое время к нам присоединяется Белинда. Она садится рядом, берет на руки Сару — та уже проснулась и начинает ерзать — и дает ей грудь. Мне хочется спросить, что именно Белинда поведала Эллиоту, но в присутствии Кэт это исключено. Придется подождать, пока она ляжет спать.

Вместо этого я спрашиваю:

— Где он?

— Я настояла, чтобы он шел к себе. Он запустил свою мастерскую, пока дежурил в гостинице вместо меня. Сейчас постояльцев нет. Те четверо, что были, уехали сегодня утром, но думаю, в ближайшие дни надо ждать новых беженцев, так как дороги из города на юг постепенно будут открываться. Пойдемте в дом, искупаемся, отдохнем, переоденемся.

Я смотрю на свое засаленное платье.

— У меня нет другой одежды. Мне пришлось бросить саквояж, когда мы покидали павильон.

— У меня полно платьев, выбирай любые, я в них все равно пока не влезу. Софи, я перед тобой в неоплатном долгу. Все, что у меня есть, твое.

— Ничем ты мне не обязана.

— Обязана. Из всех, кто мог бы мне помочь в Сан-Франциско в самый тяжелый момент моей жизни, именно ты…

Она вспоминает человека, за которого мы обе вышли замуж, не представляя, кто он такой. Может быть, думает, что из-за этого мы должны бы возненавидеть друг друга. На самом деле это обстоятельство сблизило нас, связало крепкими узами. Мы с ней стали как родные.

Какое-то время мы обе молчим. На нас налетает порыв свежего ветра. И я чувствую, что от меня разит потом.

— Ну что, пойдем купаться? — предлагаю я.

Остаток дня мы намываемся, соскабливая с себя многодневную грязь и пыль. Как приятно надеть чистое платье, пусть и не свое! Оно мне чуть коротковато и тесно, но это неважно. К вечеру мы все накупались, отдохнули, благоухаем лимонной вербеной, а отвратительно грязная одежда отмокает в корыте с горячей мыльной водой. Пока мы с Кэт присматриваем за малышкой, Белинда наскоро стряпает для нас ужин: жареную картошку с колбасой и маринованной морковью, заготовленной прошлым летом.

Эллиот нарубил и принес дров для печки на завтра. Интересуется, не нужно ли нам еще что-то до того, как мы ляжем спать. Он внимательно смотрит на меня, но в его взгляде нет подозрительности — скорее благодарность, даже восхищение.

Перед уходом по моей просьбе он вскрывает сейф, что я прихватила с собой из Сан-Франциско. В нем — женское обручальное кольцо (может, оно принадлежало Аннабет?), сорок долларов наличными и ключ от ячейки в одном из банков Сан-Франциско, от которого, я уверена, остался только обугленный остов. Не знаю, горят ли в огне такие банковские ячейки. И не хочу знать.

Наконец, уложив детей спать, мы с Белиндой наливаем себе чаю и садимся в гостиной. Она передает мне свой разговор с Эллиотом, состоявшийся днем.

— Джеймс — то есть Мартин — явился домой через несколько часов после моего отъезда, перед самыми сумерками, — рассказывает Белинда. — Увидев в гостинице вместо меня Эллиота, он спросил, где я, и Эллиот сообщил, что я уехала его искать в Сан-Франциско. Объяснил, что я отправилась по адресу, который нашла в его пиджаке, в надежде, что тот, кто там живет, поможет мне найти мужа. Мартин мгновенно помчался в Сан-Франциско, хотя уже темнело. Понимал, что по этому адресу я найду тебя. Не знаю, почему он явился в твой дом лишь под утро, почему выглядел таким потрепанным — в грязных брюках, в грязных туфлях. Софи, Эллиот сильно переживает, что отправил Мартина к нам. Жутко расстроен.

— Он же не знал, что нельзя сообщать Мартину, куда ты поехала.

— Да, я тоже так ему сказала, но он все равно злится на себя. Я же тебе говорила, что Мартин ему никогда не нравился. Эллиот теперь на чем свет клянет себя за то, что распустил язык. Иначе Мартин остался бы здесь ждать моего возвращения. А мы бы тем временем обратились в полицию, за ним бы сюда приехали и арестовали бы его.

— Мы никак не смогли бы обратиться в полицию, — напоминаю я. — На следующий день произошло землетрясение.

— Нет, тогда все было бы по-другому.

Я представляю, как мы с Белиндой и девочками приезжаем в гостиницу, а здесь вместо Эллиота нас встречает Мартин. Ведь если бы Эллиот ничего ему не сказал, вполне вероятно, что так и было бы.

— Было бы гораздо хуже, — говорю я Белинде.

Несколько секунд мы молчим.

— Ты рассказала ему, что произошло? — спрашиваю я.

— Да.

— Все?

— Да.

— И ты ему доверяешь?

— Доверяю. Он все еще любит меня, Софи. Любит, несмотря ни на что. И никогда ничего не сделает во вред мне и тем, кто мне дорог.

Мы опять ненадолго умолкаем.

— Про Кэт он тоже знает? Знает, куда я должна поехать? Что должна сделать?

— Да. Он… он говорит, что готов тебя сопровождать, если ты не хочешь ехать одна. Я объяснила ему, как тяжело это будет для тебя. Если хочешь, он тебя отвезет.

Я тронута. Это — великодушный жест человека с доброй душой. Но в Аризону я поеду сама. Хочу провести последние часы с Кэт без посторонних.

Я прямо говорю об этом Белинде, и она с пониманием кивает. Теперь она знает, что такое материнская любовь.

— Но ведь ты вернешься сюда, правда? — спрашивает она.

— Да.

Белинда стискивает мою руку. Она рада — рада тому, что я вернусь, что буду жить в ее доме, петь колыбельные ее дочке, что она хоть как-то сумеет возместить мне то, чего