Шрифт:
Закладка:
— Интересный самострел, — протянул Чёрный, одновременно делая знак своему напрягшемуся сопровождающему. Тот отступил на полшага, но руки с эфеса сабли не убрал. И ладно, стрелять в сторону зрителей я всё равно не собирался.
— Ерофей? — вопрос Стояна отвлёк меня от несвоевременных мыслей. Я кивнул полусотнику и, натянув тетиву, вытащил из кивера один из специальных, до сих пор мною не использовавшихся болтов, пяток которых валялся в бауле вместе со всеми принадлежностями для стрельбы и обслуживания арбалета. Лёгкий поворот против часовой стрелки, и три длинных штыря, до поры прятавшихся в пазах, прорезанных в древке болта, со щелчком встали в боевое положение, мгновенно превратив несуразно толстый метательный снаряд в обычный трёхлезвийный якорь-кошку. Ещё один щелчок, и тонкий, но прочный линь, катушка с которым обосновалась в «окне» приклада арбалета, намертво прицеплен к болту.
В полной тишине вскинув оружие, я прицелился чуть выше склона крытой серебристым осиновым тёсом крыши терема и нажал на спусковой крючок. Тихо шлёпнула по ограничителям тетива, посылая вперёд и вверх тяжёлую «кошку», чуть громче зашелестела катушка, разматывая прочный линь… Стоп. Отцепив её от приклада, я принялся выбирать слабину. Почувствовав зацеп, дёрнул сильнее и, убедившись, что якорь прочно зацепился где-то за противоположным скатом крыши, направился к стене дома, продолжая выбирать слабину линя. Перчатки с фиксаторами на руки и… поехали.
Добравшись до конька крыши, я помахал взирающим на меня снизу людям, после чего перебрался на противоположную сторону. Там я отцепил глубоко засевшую лапами в деревянный водосток «кошку», и, смотав линь, направился к слуховому окну.
Когда я, наконец, спустился с крыши во двор, стрельцы уже вовсю гомонили, обсуждая увиденное. А стоило оказаться рядом с ними, как и меня втянули в разговор.
— Неужто самский самострел? — первый вопрос последовал от Чёрного. — В жизни бы не подумал, что они такое ладить умеют!
— Мой, личный, — отрицательно покачав головой, отозвался я. — Ни у самов, ни у кого иного в сих местах такого не найдёте.
— Кроме твоих недорослей, — ухмыльнулся Стоян, а я чуть лоб себе ладонью не расшиб. Ну, нельзя же при куче посторонних о таких вещах болтать. Нельзя!
— У них не то, — скривившись вроде как вынужденно, признал я. — Слабое подобие. Всех деталей в здешней кузнице для такого оружия не сладить. Пробовал.
— Не о том речь ведёте, — покачал головой Мирян, хмуро разглядывая арбалет в моих руках. — Надо думать, купец показал нам сию забаву не просто так. Считаешь, самы могут также стрелы с верёвками за стены острога метать?
— Не считаю, знаю, пусть не из самострелов, а из луков, но именно так они и поступят, и силы их луков для того вполне достанет, — я повернулся к Стояну Смеяновичу. — Вчера, после дувана, я слышал, острожная старшина передала кузнецу всякое неудобное железо для переделки в надобное острогу и стрельцам. И видал я среди куч того железа подобные вещицы. Не упомнишь, господин полусотник?
— Верно… верно, — Стоян окинул меня взглядом и залип, рассматривая, как я кручу в руках раскрытую «кошку». Глаза полусотника сверкнули, и он хлопнул себя ладонью по бедру. — От оно как! Брате, а ведь верно говорит купец, видал я такое в добыче с самов. Ещё голову ломал, для чего находникам сии странные якоря понадобились, да в таком множестве! Любим, Рудый, видали ли?
— А тож, — проведя пальцем по длинному усу, отозвался сподвижник Хляби. Буривой же лишь равнодушно пожал плечами… но после небольшой паузы всё же подтверждающе кивнул. — Вот, значит, зачем им эти рыбьи крючки занадобились.
— Скорее всего, но я так скажу. Бесполезное это дело, баловство, — веско уронил Рудый, а когда на нём скрестились взгляды присутствующих, снизошёл до пояснений, — Нешто вы думаете, что стоящие на стенах стрельцы допустят, чтоб такие вот крючки в балки да перекрытия впивались? Порубят они верёвки, и не станет у находников способа взобраться на стену. Всё одно придётся ров закидывать али мост через него наводить. Это под пищальным огнём-то! Пустое…
— А духи им на что? — возмутился я. — Этим тварям людской глаз замылить проще, чем тебе, господин десятник, репу съесть. А ежели они ночью на приступ пойдут, втихую, да теми же духами прикроются… Глядь, а дозорных на стенах уже и нет. Лежат с горлами перерезанными и тревоги поднять не могут. Что, тоже скажешь: пустое?
— Не серчай, Ерофей, — прервал моё возмущение Стоян, подняв руку. — Что их духи, как ты сказал, могут, мы не знаем…
— Ой ли? — я прищурился, не постеснявшись при этом перебить полусотника. — А ну-ка, вспомни, Лис-Лихобор, как вы с поджигателями у Ладова селища лицом к лицу столкнулись?
— Правда твоя, купец, — нехотя поддержал меня молодой десятник и, повернувшись лицом к своему командиру, развёл руками, — Я ж рассказывал, как мы из лесу прямо на них вышли. На опушку выкатились, вроде бы тихо всё, спокойно. А стоило десяток шагов сделать, как словно пелену с глаз кто сдёрнул. Селище вовсю полыхает и из-за стайки, что на краю его была, четверо татей с луками на нас… Кабы не валун рядом да не помощь подоспевшего ко времени купца, там бы и легли. Дело Ерофей говорит, осенённые тьмою нам глаза отвели.
— М-да, а я ведь слушал, слышал… да не услышал, выходит, — нахмурился Стоян, с неудовольствием выслушав своего десятника. Глянул на остальных подчинённых, на гостей, да и махнул рукой. — Вот что, идёмте-ка в трапезную. Посидим, потолкуем о делах наших и планах. Ряжен! Беги к хозяйке, скажи, пусть велит накрывать стол. Ну, что там ещё?
— Дык… — замявшийся Ряжен помацал сжимаемую в руках шапку и, вытащив из-за спины одного из мальцов, «приписанных» к моему отряду самострельщиков, подтолкнул мальчишку к полусотнику. Стоян кивнул, мол, говори. Ну, тот и сказал, да такое, что мы все онемели.
— Господине мой, Стоян Смеянович, беда! — срываясь на фальцет, протараторил мальчишка, пуча глаза на хозяина острога, и выдохнул: — Характерника нашего… Мирослава Веича… убили. Насмерть!
