В лагере находников собралось больше трёхсот человек, и все они пришли на этот берег Бия вовсе не по грибы-ягоды. Потому никакого отвращения при виде устроенной стрельцами бойни я не испытывал… точнее, не так. Видеть, как хлещет кровь и бьются в агонии получившие кинжалом в грудь самы и кайсаки было очень неприятно, порой до тошноты, поскольку любопытный котяра временами только что под руку орудующим ножами стрельцам не лез. Благо те его не видели и не чуяли. Но сам факт резни во вражеском лагере оставил меня равнодушным. Как говорил один режиссёр устами киношного князя: «Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет!» Вот и гибли пришедшие за зипунами самы и кайсаки под ударами кинжалов и ножей стрельцов.

Понятное дело, что долго такая тихая бойня продолжаться не могла. Где-то чересчур громко захрипел зарезанный степняк, у кого-то из молодых стрельцов звякнула не вовремя «сбруя»… у кого-то из самов сон оказался не так крепок… И вот уже звучат тревожные крики, вспыхивают ярким пламенем костры и факелы, а по лагерю мечутся злые тени. Время тишины закончилось. Стрельцы, оставив ножи, схватились за сабли и… гранаты⁈

Когда один из шатров вдруг с грохотом подпрыгнул на месте, после чего обрушился наземь пылающим ворохом ткани и дерева, я было решил, что кто-то саданул по обиталищу богатого кайсака чем-то вроде Перуновой длани! Но увидев, как стрельцы мечут в своих противников искрящиеся баклажки, коими они были увешаны, а те разбиваясь о землю и тела врагов, вдруг вспыхивают ярким пламенем и взрываются, расплёскивая вокруг целые потоки ярко-алого огня… Гранаты, натуральные гранаты!

Надо отдать должное находникам. Что самы, что кайсаки, из тех, что выжили в первые четверть часа, дорого продали свои жизни. Бойня закончилась, и стрельцы, добив последние очаги сопротивления, занялись собой и своими товарищами. Именно в этот момент Баюн умудрился подобраться вплотную к полусотнику и его десятникам. Сам Хлябя в бою не пострадал, а вот Лихобор и Любим целостностью шкуры похвастать не могли. Лис баюкал посечённую то ли саблей, то ли кинжалом руку, а Усатый явственно прихрамывал и морщился от боли, ступая на левую ногу. Кафтан на бедре у десятника был разрезан, и видневшаяся сквозь прореху штанина явно напиталась кровью. А вот Буривой, как всегда невозмутимый, оказался невредим, под стать полусотнику.

— Что скажете, десятники? — обозрев подошедших к нему подчинённых, спросил Хлябя.

— Побили находничков, — словно нехотя протянул Усатый. Буривой хмыкнул, а Лихобор вздохнул.

— У меня в десятке двое убитых да четверо посечённых, — хмуро буркнул Лис.

— Та-ак, — Стоян повернулся к Любиму. — А у тебя?

— Один убитый да пяток порезанных. Легко, уж перевязались да по лагерю рыщут, добро собирают, — отозвался Ус.

— Буривой? — полусотник взглянул на рыжего десятника.

— Моих трое полегло. Остальные без царапинки, — ровным тоном ответил Рудый.

— Да у меня в десятке двоих не стало, — задумчиво протянул Стоян и, окинув взглядом разорённый лагерь, втянул носом гарь от пожара. Утерев чумазое, забрызганное кровью и замаранное сажей лицо, полусотник щёлкнул эфесом сабли об устья ножен и неожиданно белозубо, довольно ухмыльнулся. — А всё ж, сладили мы с напастью, а, старшина Усть-Бийская? Почитай три сотни находничков здесь положили! Победа! Как есть, решительная победа.

— Сладили, Стоян Смеянович, как есть, сладили, — так же весело откликнулся Лихобор. Усатый с Рудым лишь кивнули. Хотя тень улыбки по не менее чумазому, чем у его командира, лицу Любима всё же проскользнула.

— Да, победа, конечно, вышла славная… — неожиданно протянул Буривой. — Да вот, боюсь, подкаменскому воеводе она поперёк горла встанет, а, Стоян Смеянович?

— Ничто, Рудый, — неожиданно жёстко усмехнулся полусотник. — Воевода пусть щерится, пока может. А мы подождём-посмотрим. Глядишь, год-другой, и будет у нас новый воевода вместо этого.

— А ну как он раньше тебя куда ни то отправит? Не думал о том, Стоян Смеянович? Особливо после нынешней победы-то? Ты же ему теперь — укор немой. Шутка ли, полсотни стрелков взяли на саблю три сотни находников! — покачал головой Рудый.

— Меньше сабли не дадут… — весело усмехнулся полусотник в ответ и договорил в один голос с десятниками, тут же подхватившими явно хорошо известную им поговорку: — Дальше Бия не сошлют!

— И то верно, — согласно кивнул Любим, когда острожная старшина отсмеялась. — Но, Стоян Смеянович, ты уж прими добрый совет: поберегись, не лезь на рожон. А лучше бы… а лучше бы и вовсе не появляйся в Подкаменье. В этом году, хотя бы. А то ведь воевода наш молодой да дурной. Может и злое затаить. И ладно бы, если государю отпишет, там нас Сколские да Онежские в обиду не дадут, особенно, если первыми отписаться о бое сможем. А ежели он своей волей тебя наказать решит? Мало ли лихого люда по здешним местам шарится? А ну какой шпынь на деньгу соблазнится, да и…

— Прав ты, Любим, прав, — после недолгого размышления согласился с ним Хлябя. — Поберегусь. И да, о победе нашей доподлинно Ермилу Ватеевичу отпишу. А уж боярин Сколский точно до государя наш подвиг донесёт. Верьте, без награды не останетесь. А пока… Эй, кто там! Никша, жук ты эдакий! А ну собирай стрельцов! Дуван дуванить будем!

И загудел разбитый лагерь, расслабились бойцы. Ну как же, раз пошёл делёж добычи, значит, поле боя точно осталось за ними. Теперь и отдохнуть можно, и пошутить да мёдом согреться. Хотя… при пламени, которым полыхают кайсацкие шатры, не так чтобы и холодно, а?

Глава 12

Новости и пакости… иногда это одно и то же

Шум, гам, суета. Наверное, только так и можно охарактеризовать творившееся в Усть-Бийском остроге бурление, когда в распахнутые ворота крепости со скрипом вкатились гружёные трофеями повозки, сопровождаемые поредевшим, но довольным стрелецким отрядом. Радостные крики временных жителей острога смешались с горестными стонами родичей погибших стрельцов, не обнаруживших в рядах возвращающихся с битвы воинов своих близких.

Впрочем, суету вокруг обоза быстро прекратили десятники во главе со Стояном Хлябей, а там и Анфим, очнувшись, погнал зевак и горлопанов прочь. Как бы ни была велика радость от победы маленького острожного войска, но, как говорится, выигрыш в сражении —