— Что случилось, Себастьян?

Слова слетают с моего языка прежде, чем я успеваю их остановить, но со мной часто так бывает. Я честна даже в ущерб себе, не только в том, чем я делюсь, но и в том, что спрашиваю. Фрэнки говорит, что это чертовски приятное отличие от остальных, но с другой стороны, у неё тоже аутизм, поэтому она ценит мою прямолинейность. Но не все того же мнения. Я выучила это на тяжёлом опыте.

Себастьян медленно переводит взгляд на меня, осматривая моё лицо и волосы. Я внезапно вспоминаю, что мои мокрые волосы собраны в тюрбан из моего любимого полотенца с драконами. Мои руки рефлекторно вскидываются к нему, пока Себастьян смотрит, и уголок его губ приподнимаются.

— Драконы, да?

Я откашливаюсь, позволяя рукам опуститься.

— Это мои любимые рептилии.

Его улыбка становится шире, и моё сердце совершает кульбит в груди.

— Я не знал, что воображаемых существ можно выбирать в качестве своих любимчиков.

— Кто сказал, что они воображаемые?

Он прижимает язык к щеке изнутри.

— Наука?

— Не существует никаких научных фактов, опровергающих существование драконов.

— Кроме того факта, что мы их никогда не видели.

— Если мы чего-то не видели, это ещё не означает, что этого не существует, — я скрещиваю руки на груди и упираюсь стопой в стену, к которой прислоняюсь. — Некоторые наиболее прекрасные открытия получились из-за упорного преследования возможности, от которой большинство людей слишком рано отказалось.

Себастьян прислоняется бедром к моему кухонному столу, его взгляд бродит по моему лицу и снова по тюрбану из полотенца.

— Справедливо.

— Итак, — я отталкиваюсь от стены и проскальзываю мимо него на кухню, после чего открываю шкафчик со стаканами. — Пить хочешь? Ну, знаешь, воды или что-то такое? Тут капец как жарко. Готова поспорить, ты умираешь от жажды. Пешком пришёл?

Он поворачивается, наблюдая за мной, затем качает головой.

— Нет, мне сняли шину. Я приехал на машине. И нет, спасибо. Ничего не нужно.

Я опускаю руку, которая уже тянулась в шкафчик.

— Понятно. Конечно.

— Я… принёс ту одежду, в которой ты была на роликовой арене и потом оставила у меня, — он смотрит через плечо на мою сумку. — Радужные сережки, чёрный комбинезон, высокие кроссовки и пушистые носки. На этом всё, верно?

— Да, всё. Спасибо.

Себастьян смотрит на меня, переступая с ноги на ногу и сильнее опираясь на стол. Наконец, он говорит:

— Прости, что на прошлой неделе я пропал.

Моё сердце совершает кульбит. Значит, не только я заметила, не только я почувствовала значимость нашего молчания. Это не должно иметь для меня значение. Но определённо имеет.

— О, — я пожимаю плечами и поворачиваюсь, тоже прислонившись ко столу и вытянув ноги. — Ничего страшного. Ну то есть, ты же знаешь. Друзья иногда так делают.

Он смотрит на свои ладони, крутит одно из колец.

— Ну, я этого не знаю. Может, кто-то и делает. Я не эксперт по дружбе. Но… я не думаю, что хочу быть для тебя таким другом.

Я прикусываю губу.

— Всё правда в порядке, Себастьян…

— Не делай так, — говорит он, подняв на меня взгляд. — Не потакай мне. Ты никогда прежде этого не делала. Ты другая. Мы другие. Как ты мне и сказала.

При упоминании того, что я сказала на прошлых выходных, воспоминание о наших поцелуях становится таким осязаемым, что кажется, будто это третье присутствие в комнате, ворвавшееся в цвете, жаре и искрах. Но потом я напоминаю себе, что он сказал следом, даже если он сказал, что наши поцелуи были хорошими, даже если его полный энтузиазма ответ указывал на то, что ему понравилось не меньше, чем мне:

«Ты попросила меня быть твоим другом, Зигги, и я едва ли достоин этого, но мне хотелось бы быть достойным. Пожалуйста, не проси меня о большем».

Я сказала себе, что буду уважать эту просьбу. И я собираюсь уважать её, даже если я много думала о том, что именно может означать «большее».

Оттолкнув прочь мысли о поцелуях, я прочищаю горло и встречаюсь взглядом с Себастьяном.

— Окей. Что ж, в таком случае, я беспокоилась о тебе.

На его подбородке подёргивается мускул. Он кивает.

— И я… вроде как скучала по разговорам с тобой.

Его глаза удерживают мои.

— Да. Я… тоже скучал по этому.

Я стараюсь не улыбнуться, услышав это, но терплю провал. Я пытаюсь скрыть улыбку, кривя губы.

— Ты поэтому здесь? Или просто принёс одежду?

У него вырывается тяжёлый вздох. Себастьян подносит руки к лицу и грубо трёт.

— Думаю, да. То есть… не только из-за одежды. Одежда даже не была основной причиной, — его руки опускаются. — Бл*дь, я не знаю… у меня нет опыта с такими вещами. Я барахтаюсь, пытаясь найти свой путь. Я хочу побыть с тобой, не будучи развращённым мудаком, который только дразнит тебя или заталкивает язык тебе в горло, но очевидно, что развитию данных навыков я не уделял время.

Я почти говорю ему, что не возражаю против дразнения, потому видит Господь, мне нравится отвечать ему тем же. Я почти говорю ему, что мне хочется, чтобы он опять затолкал язык мне в горло. Что я чрезвычайно скучала по всему этому — всему, что я чувствую и испытываю, проводя время с Себастьяном.

Но он обозначил мне свою границу. Он сказал, чего хочет. Друзья. Ничего такого, что подорвало бы его дружбу с Реном. Ничего такого, что вызвало бы у него ощущение, будто он переступил черту и вошёл со мной на такую территорию, которая ему дискомфортна.

Я буду уважать это.

Даже если я практически уверена, что весьма серьёзно втюрилась в Себастьяна Готье. Даже если я чувствую, как воздух между нами трещит от возможностей, как в самом моём центре зарождается магнетическая тяга, влекущая меня к нему.

— Что ж… —