Приветствуя гостя, герцогиня поднялась, и павлин бросился прочь. Вскоре Гаэтано услышал его крик уже откуда-то издали.

— Доброе утро, принц, — сказала герцогиня. — Надеюсь, вчерашний обед доставил вам удовольствие?

— Огромное, — ответил Гаэтано, хотя не смог бы припомнить ни одного из подававшихся блюд. На меня это что-то непохоже, промелькнула у него в голове мимолетная мысль.

— Надеюсь также, что вы рады были вновь повидать свою кузину, — продолжала герцогиня. — Я не была уверена, что она примет мое приглашение. Вы, может быть, знаете, что она выступала против меня на выборах правительницы?

— Мне это известно, — ответил Гаэтано, слышавший накануне вечером подробный рассказ об этом от самой Франчески. — Уверен, ваша светлость понимает, что идея эта не принадлежала моей родственнице.

— Ну, одному из ваших родственников она точно принадлежала, — сказала герцогиня. — Хотя и не вашей кузине. У вашего семейства большие планы относительно Беллеции, разве не так?

Разговор шел явно не в дипломатическом русле, но Гаэтано понял уже, что сейчас не время для обмена любезными фразами. Прямота послужит здесь лучше, чем вежливое притворство.

— Ваша светлость, — сказал он, — полагаю, вы знаете, почему я приехал в ваш город. Мой отец направил вашему отцу послание с предложением союза между нашими семействами. Предполагается, что я буду просить вашей руки.

— И вы делаете это? — приподняв бровь, спросила герцогиня. — Разве вам не следует при этом опуститься на колени и поклясться в вечной любви?

— Как я могу это сделать? — в свою очередь спросил Гаэтано. — Я не знаю вас, а не зная, не могу ни любить, ни притворяться влюбленным. Но я обязан подчиняться своему отцу— так я воспитан. И потому я женюсь на вас, если только вы этого захотите. А если мы женимся, я постараюсь быть хорошим мужем и сделать всё, чтобы вы были счастливы.

— Вы честны, принц, — голос герцогини стал мягче, — и это мне нравится. Но, если уж вы собираетесь заключить сделку на рынке невест, надо дать вам возможность взглянуть на товар. — Она начала снимать маску. — И во время сватовства, если это оно и есть, нам, я думаю, лучше называть друг друга по имени. Меня зовут Арианной.

— А меня — Гаэтано, — ответил молодой ди Кимичи. Сейчас он глядел в лицо врага своего отца и то, что он видел, ему очень нравилось.

— Она сломана, — чувствуя, как к горлу у нее подступает тошнота, сказала Джорджия.

— Ну, так я же сказал, что извиняюсь, — буркнул Рассел. Это случайно получилось.

— Она же была завернута. И ты, значит, развернул ее!

— Это можно исправить, — стремясь сохранить мир в семье, вмешалась Мора. — Я могу склеить всё так, что ты даже места стыка не найдешь. Будет как новенькая.

— Ты это нарочно сделал, — сказала, обращаясь к Расселу, Джорджия. — Потому что знал, как она мне дорога.

— С чего бы это, Джорджи? — почти ласково проговорил Рассел. — Не понимаю, почему эта фигурка так много для тебя значит. Это же только безделушка, а у тебя и так целая куча фарфоровых лошадок — сущее ребячество, кстати. Может, это как-то связано с тем типом, у которого ты ее купила? Со старичком, который так подружился с тобою?

Мора и Ральф немедленно насторожились.

— О ком он говорит, Джорджия? — спросила Мора.

— Об одном старикане, который держит антикварный магазин, — объяснил Рассел. — Она всегда заходит туда попить с ним чайку. Удивляюсь, как вы ей это разрешаете. Наши ребята считают его извращенцем.

Глава 14

Крылья

Разгоревшийся спор готов был затянуться надолго, и Расселе довольной ухмылкой выскользнул из комнаты. Джорджия буквально слышала, как он думает про себя: «ну, свое дело я сделал». Ему удалось перевести огонь всех батарей с себя на Джорджию, которая, как все теперь подозревали, втайне завела дружбу с каким-то грязным старикашкой. Сломанная безделушка была ничто по сравнению с этим.

Только не для Джорджии. Она знала, что Рассел намеренно сломал лошадку. Знала она и то, что мистер Голдсмит вовсе не такой человек, каким его постарался изобразить Рассел, а потому рассеянно отвечала на вопросы Моры и Ральфа, гораздо больше озабоченная своим талисманом. Будет ли он действовать после того, как Мора его починит?

— Послушайте, — наконец проговорила она устало, — почему бы вам не пойти и не познакомиться с ним? Это очень симпатичный старик, и разговариваем мы с ним о всяких вещах вроде этрусков и скачек в Сиене. Что в этом страшного?

Мора вздохнула.

— Так это зачастую начинается, Джорджия. Педофилы обхаживают свои будущие жертвы, делая им всякие подарки и стараясь выглядеть совершенно безобидными людьми.

— Мистер Голдсмит никакой не педофил! — выкрикнула Джорджия. — И никаких подарков он мне не делал — только угощал печеньем. Почему вы никогда не хотите выслушать меня? Я собирала деньги и купила эту лошадку. Теперь Рассел сломал ее, и вы его даже не наказали. А мистер Голдсмит — мой друг. По сути, единственный друг, который у меня есть, — Во всяком случае, в этом мире, подумала она.

В летний дворец Никколо отвез Фалько в своей карете. Жаль было так быстро расставаться с самым младшим из сыновей, но, если мальчик будет чувствовать себя там счастливее, герцог готов был смириться с разлукой. А Фалько и впрямь казался повеселевшим и оживленно обсуждал с отцом поездку Гаэтано в Беллецию и грядущее посещение герцогиней Звездных Скачек.

— Как ты думаешь, папа, он ей понравится? — спросил Фалько. — Почему бы и нет? Он ведь такой славный…

— Понравится ли он, не имеет никакого значения, — ответил герцог. — Вопрос в том, понравятся ли ей другие пункты соглашения.

Фалько слишком хорошо знал отца, чтобы начать расспрашивать, что это за «другие пункты». Вместо этого он спросил:

— Ты полагаешь, она приедет на Скачки?

— Как бы она могла не приехать? — ответил Никколо. — Это ведь