ее исполнении. Я со вздохом отставил тарелку с карри в сторону. Не хотелось с ней расставаться надолго, но жевать, когда девушки танцуют, было бы неприлично даже для уважаемого гостя. Кэйлаш встала в центре зала, там, где минут шесть назад оказывала мне медицинскую помощь. Вот же любительница представлений, подумал я. Три сестры медленно закружились под музыку, как заводные куколки, приседая, взмахивая руками и ногами, вращая бренчащими браслетами. Оказалось, что их платья вовсе не платья, а широкие драпированные штаны, сужающиеся книзу. Красная деталь, что проходила орнаментом спереди по груди и подолу, являлась чем-то вроде длинного узкого передника. Хореография танца была незамысловатой, отточенность движений — не безупречной. Но картинка завораживала. Есть какая-то древняя магия в том, когда женщины танцуют для мужчин. Ризика и Ритика выглядели более техничными, чем сестра. Тонкие, как веточки, они повторяли связки, соревнуясь друг с другом в пластике. Но Кэйлаш… Кэйлаш танцевала для меня. Думается, она и в этом своем танце ворожила. Потому что глаз от нее было не отвести. Золотые браслеты взлетали и уходили в стороны. Выступали фиксаторами внимания, тогда как все остальное увлекало в странный чарующий сон. Я был готов лечь на капище этой шаманки. Позволить вырвать мне сердце, как тому бедняге из пещеры в «Индиане Джонсе и Храме судьбы». И почему меня так тянет к опасным женщинам? Кто они для меня? Маяки в бушующем океане или рифы, о которые я разобьюсь, держа курс в неопределенное светлое будущее?

Все закончилось так же быстро, как и началось. Кажется, фрагмент представленного танца был только вставкой в некую сюжетную постановку и не являлся законченным произведением. Так и виделось, что вслед за сестрами на сцену выбегут герои в ритуальных масках, жилистые гимнасты и толпа хорошеньких девиц с угождающими улыбками. Но ничего этого не произошло. Кэйлаш щелкнула пультом, и музыка стихла.

Девушки живо расселись за столом. Сулабха сняла крышки с горячего, и от блюд пошел легкий пар. Суман развернулся к столу, упершись объемным животом в его край, довольным взглядом окинул сервировку и трапезничающих. Кажется, так смотрят на еду те, кто вырос в бедности. Но я могу ошибаться. Статистических данных на этот счет у меня мало. Встречал я только одного такого персонажа. Партнера отца Бобби Ди, что поднялся с самых низов. Так вот, тот всегда пытался всех накормить, хочет человек того или нет. Думал, другие стесняются. «Уважь Бобби, поужинай с нами», — говаривал он. И приходилось усаживаться с ним за стол, словно он какой-нибудь дон Корлеоне, которому нельзя отказать. Мы снова приступили к трапезе. Я наворачивал за обе щеки. Совсем не стеснялся принимать пищу в гостях, хорошенько наученный Бобби Ди. И надо признать, ел с большим удовольствием — карри в семействе Арора получился отменным.

— Красивый танец, — вставил я, с опозданием сообразив, что так накинулся на еду, что забыл похвалить выступление.

Кэйлаш довольно наклонила голову в сторону и гордо заявила:

— С той поры, как у нас господствовали британцы, насаждая свою культуру, мы многое утратили. И танцы Канди входят в число почти исчезнувшего наследия. Раньше танцы исполняли исключительно мужчины. Замечательно, что теперь и женщины передают традицию.

— Так значит, это не традиция никакая, — заметил я. — Это основанный на традиции новодел.

— О чем это ты? — Лицо Кэйлаш вытянулось.

— О том, что если танец выглядит и исполняется не так, как был задуман, то и традицией его назвать нельзя. Это похоже на попытку выцедить идентичность из любой своей древней особенности, что присуще всем туристическим странам. Ваш танец скорее шикарное шоу для приезжих. При чем тут древняя культура? Понятно, никому не интересно смотреть на одних только скачущих мужиков. — Я задорно усмехнулся.

— То есть ты считаешь, что женщины не могут передавать культуру древнего танца? Потому что они женщины?

— Нет, потому что они не танцевали его изначально. — Я хотел положить себе еще карри, как заметил черные угли, испепеляющие меня.

— Ты ошибаешься. Это не выдумка для туристов. Сегодня мы танцевали на празднике для себя. Когда-то британцы искоренили много ценного, пытаясь окультурить нас на свой лад.

— Ты говоришь с таким пренебрежением о британцах. — В сердцах на слове «ты» я резко указал на нее вилкой, так что Сулабха и Суман дернулись. Кейлаш же не шелохнулась. — Именно ты, получившая лучшее медицинское образование. Британцы окультурили вас на свой лад, так что на Шри-Ланке английский язык стал практически официальным, и кембриджские школы имеются.

— По-твоему, без британцев у нас не было бы образования?

— Да, судя по тому, что вы даже мусор не научились убирать. Без британцев вы бы до сих пор скакали по деревьям, — засмеялся я и чуть не подавился креветкой.

За столом повисла пауза. Ризика и Ритика опустили хорошенькие головки. Сулабха испуганно глянула на мужа, а Кэйлаш открыла рот, да так ничего и не ответила. Только Суман улыбался и кивал, с аппетитом поедая рис руками. И чего они обижаются на дикарей, подумал я. Факты-то налицо.

— Я не буду сердиться на твое невежество, Гиг. Папа не знает твой язык. Он всю жизнь пахал, чтобы дать нам образование лучше, чем у него. Ведь даже несмотря на кембриджские школы, что принесли сюда англичане, за хорошее образование нужно платить, — сказала Кэйлаш, поглядывая на отца и улыбаясь, чтобы не выдать негодование голосом. Суман же в блаженной радости оттого, что у него почтенный гость, кажется, не заметил, как тот сболтнул лишнего. — Я не буду обижаться, потому что понимаю, что, обижаясь на эту ересь, я подтвержу твое надменное мнение о собственном превосходстве. Но чтобы ты знал, я получила грант со стипендией, полностью покрывающей обучение сразу в трех ваших престижнейших вузах: университете Джона Хопкинса, Гарварде и Стэнфорде. Для только что слезшего с дерева аборигена не так уж плохо!

— Кэйлаш, я не хотел, — ответил я, еще ощущая застрявшую креветку в горле.

— Хотел, Гиг. Но мы сами виноваты. Мы сами ведем себя с белыми, как с полубогами, будто цвет кожи дает какое-то преимущество. До сих пор считается, что белый человек равно богатый, успешный и достойный. Но что мы видим по факту? Среди белых полно бездельников. Сколько из вас живут на пособие по безработице? Сколько проматывают родительские состояния? Сколько, даже получив хваленое образование, занимаются потом какой-нибудь криптовалютной фигней, не привнося в мир ничего нового, ценного и прекрасного, никого не спасая, не просвещая? Одно только желание трудиться, учиться и делиться делает из человека личность, а не цвет его кожи. Я не виню