– Оборкой какого цвета?

– Я не знаю.

– Оборка – это прострочка по краю?

– Нет, отдельная оборка из ткани.

– Откуда вы знаете, что под одеялом была девушка?

– По фигуре было ясно. И я видела ноги в туфлях.

– Какого цвета были туфли?

– Я не знаю.

– Красные?

– Я не знаю. Но я видела чулки телесного цвета.

По залу пробежал шепоток – память свидетельницы была слишком уж избирательной.

– А что было надето на мистере Брудосе?

– Я не знаю.

– Как так получилось, миссис Бичем, что вы четко смогли рассмотреть дом Брудосов, когда их участок и участок вашей сестры разделяет высокая живая изгородь из вечнозеленых растений?

Давая показания, свидетельница непрерывно перебирала четки, лежавшие у нее на коленях. Теперь же она театральным жестом выбросила вверх левую руку и воскликнула:

– Господь мне свидетель, я видела это!

– Миссис Бичем, – невозмутимо обратился к ней Берт, – если вы видели, как мистер Брудос с помощью миссис Брудос заталкивал девушку в… чулках телесного цвета, завернутую в одеяло, цвет которого вы не можете вспомнить, если вы видели, как они заталкивали эту девушку к себе в дом, почему вы не позвонили в полицию?

– Сестра попросила меня этого не делать.

– Ясно. Сестра попросила. А еще кому-нибудь вы говорили?

– Моему мужу.

Берт сделал паузу, чтобы до присяжных дошел смысл ее слов – что она не звонила в полицию, – а потом достал несколько фотографий с домом Брудосов, снятых из окна столовой сестры свидетельницы.

– Эти фотографии сделаны из окна столовой в доме вашей сестры, – сказал он. – Кажется, обзор оттуда неважный.

Миссис Бичем изучила снимки и подняла голову.

– Там на самом деле все не так.

– Но разве что-то не преграждало вам обзор на дом Брудосов? Живая изгородь, например?

– Нет, ничего не преграждало. Я стояла возле стола. Да, там была изгородь из кедра и еще деревья, но я все видела.

– Вы видели заднюю дверь дома Брудосов?

– Насчет двери я не уверена, – ответила она. – Я точно видела бетонную платформу, а дверь – не знаю.

– Как насчет вот такого ракурса? – сказал Берт, протягивая миссис Бичем еще одно фото.

Внезапно та заговорила куда более уверенно:

– На деревьях не было веток… ой, точнее, листьев – и я видела, как дверь захлопнулась. Простите, я не очень разбираюсь в деревьях.

– Но вы же знаете, что вечнозеленые деревья – кедры, например, – не сбрасывают листья?

– Да, – коротко ответила она. – Это я знаю.

– Но вы сказали, что четко видели тот инцидент сквозь живую изгородь из кедров?

– Видела.

– Когда вы сообщили об этом… о том, что видели… в полицию Салема?

– Месяц назад.

Джим Стовал слушал рассказ Эдны Бичем, повторявший то, что она заявила ему, когда он приехал к ней в Бенд, штат Орегон, по требованию окружного прокурора. Тогда ее история его не убедила – и сейчас тоже.

– Но, – комментировал он позднее, – когда даешь показания перед жюри присяжных, никто не спрашивает твоего мнения – тебя спрашивают лишь о том, что ты узнал от свидетелей.

Допрос Эдны Бичем защитой показал, что она не предприняла никаких действий после того, как увидела нечто, требовавшее вмешательства. Она просто не могла видеть то, о чем рассказывала.

Дарси почувствовала себя немного лучше.

А потом снова хуже – потому что обвинение вызвало свидетельницей Меган Брудос.

Меган медленно вошла в зал суда – крошечная фигурка в синем платьице с пальто, переброшенным через руку. Казалось, она вот-вот расплачется, но девочка храбро прошагала к свидетельскому стулу.

Она посмотрела на окружного прокурора Гортмейкера, ожидая, когда он задаст ей вопрос. Сначала он спросил ее имя, потом поинтересовался чем-то еще, чтобы помочь ей успокоиться, и только потом начал настоящий допрос.

– Меган, твои мама с папой велели тебе никому не рассказывать о том, что произошло в мастерской?

– Я… я не помню.

– Ты слышала крики или плач в мастерской в тот… в тот день в марте?

– Я не помню.

– На весенних каникулах ты видела девушку по имени Карен, которую твой папа привел в мастерскую, когда твоя мама была дома?

– Да.

По залу опять пронесся шум, и Дарси едва заметно покачала головой.

– Когда Карен была там, твоя мама заходила в мастерскую и плакала? А потом выходила, шла в спальню, ложилась на кровать и снова плакала?

– Я не помню.

Дарси столько плакала в последние месяцы! Старалась скрывать это, не хотела, чтобы дети видели, как ей одиноко и грустно. Конечно, Меган замечала, что ее мать плачет. Но никогда она не могла видеть ее слез при обстоятельствах, описанных Гортмейкером.

– Это правда, Меган, – продолжал окружной прокурор, – что маме не нравилось помогать папе, когда девушки были в мастерской, потому что папа хотел фотографировать их, а мама ему запрещала?

– Я не знаю.

Гортмейкер сдался. Из Меган Брудос не вышло свидетельницы обвинения. Она была просто расстроенной и сбитой с толку маленькой девочкой.

Чарли Берт задал ей только два вопроса:

– Меган, сержант Стовал показывал тебе фотографии девушек – взрослых девушек, – и спрашивал, знаешь ли ты их. Ты кого-то узнала?

– Да.

– Девушка, про которую тебя спрашивали, по имени Карен, была на тех снимках. Ты сказала сержанту Стовалу, что уже видела ее?

– Нет. Когда я смотрела фотографии, то никого не узнала.

Все свидетели обвинения выступили, и теперь Чарли Берту предстояло доказать присяжным, что Дарси Брудос никак не была связана с преступлениями мужа.

Адвокат вызвал брата Брудоса, Ларри, чтобы тот описал его характер.

– Он очень агрессивный… властный до жестокости – по крайней мере, был таким со мной и нашими родителями.

– Кого вы назвали бы доминирующим партнером в паре вашего брата и Дарси Брудос? – спросил Берт.

– Думаю, двух мнений тут быть не может. Моего брата.

Нед Роулз поведал присяжным о невиданной физической силе Джерри Брудоса. Сказал, что тот с легкостью поднимал и перетаскивал с места на место тяжеленные детали моторов.

– Джерри Брудос показывал вам что-либо, когда вы заходили к нему двадцать девятого марта этого года?

– Он показывал фотографии женщин… голых женщин.

– Как они выглядели?

– Этого я не могу сказать. У них были отрезаны лица.

– В тот вечер вы заметили что-нибудь еще, что показалось вам странным?

– Слепки грудей. Из свинца или чего-то в этом роде. Джерри сказал, что это приятель попросил его сделать пресс-папье в форме женской груди.

– А он не назвал имя приятеля?

– Нет, сэр.

Жена Неда Роулза, Лоис, выступала следующей.

– Миссис Роулз, – обратился к ней Берт, – вы разговаривали с миссис Эдной Бичем