стола и наклоняюсь вперед, чтобы наши глаза были на одной линии.

– Если это правда, тренер, тогда скажите, что Мейер не из-за вас делала все возможное, чтобы оттолкнуть меня. Она ведь ваша дочь, да?

Он напрягается.

– Наши с ней отношения тебя не касаются.

– Понимаю: я достаточно хорош на поле, когда делаю броски, но недостаточно хорош, чтобы любить вашу дочь, верно?

– Следи за языком, парень, – цедит он.

– Что, неприятно слышать правду?

Рид пожимает плечами и говорит с осторожностью:

– Тобиас, сам знаешь, ты был для меня номер один все эти годы. А она…

– Не надо. – Отталкиваюсь от стола и теперь смотрю на него сверху вниз. – Что бы вы ни собирались сказать – лучше не стоит. Не хочу услышать, что я важнее вашей плоти и крови, потому что это чушь собачья.

– Ты ведь так не считал, когда имел с этого выгоду?

– Я не знал! А если бы знал, то отдал бы ей все, что получал от вас. Без вопросов. Неудивительно, что она ничего не говорила про вас. Никто не будет рассказывать о том, кого стыдится.

– Хватит, Тобиас. Не надо вести себя так, будто ты святой.

– Дело не в этом, тренер. Речь не о моих личных качествах, а о том, насколько вы деликатны с ней.

– Больше, чем тебе кажется.

– Вы к ней относитесь так же, как к нам, игрокам?

Его глаза сужаются, щеки наливаются кровью.

– У вас действительно все под контролем, тренер, – продолжаю я. – Сначала вы убедили ее уйти, но затем увидели, как много она значит для меня, и попросили вернуться. Хотя вы не могли предположить такое, я прав? И я подозреваю, что ваша просьба была связана не с моими чувствами, а с тем, чтобы вернуть меня на поле в нормальном состоянии.

– Никто ее не убеждал и не переубеждал, Тобиас. Просто ты занимал все ее время. – Он внимательно смотрит на меня. – А значит, на других времени у нее не оставалось. Она нуждается в деньгах, и ей нужно было бросить тебя, чтобы вернуть прежний доход.

– Сами сказали, чтобы я занимался с ней каждую свободную минуту! – кричу я. – Вы говорили, что со мной она зарабатывает больше!

Он прищуривается:

– Так ты специально начал лажать с учебой…

– Бинго, – рычу я.

Я крал у нее время, лишил части заработка и отрывал от Бейли.

Какого хрена!

– Сынок…

Из моей груди вырывается ехидный смешок:

– Я вам не сын.

Смотрю в лицо человеку, на которого молился последние три года, на которого хотел быть похож, который дарил мне надежду, когда ее не было, который поддерживал меня, когда все летело в задницу, и понимаю, что ничего не знал о нем.

У Рида нет фотографий Мейер на стене. Как и Майло, кстати.

Он никогда о ней не говорил.

Он даже не заикался о том, что у него есть семья.

Все, что его волнует, – это его работа и карьера.

Бейсбол – это не просто все, что у него есть. Бейсбол – это он сам.

Я хотел быть похожим на него.

Но таким дерьмом я быть не хочу.

– Я не ваш сын, – повторяю твердо. – И меньше всего хочу, чтобы человек, который заботится о команде больше, чем о собственной семье, обращался со мной как с сыном. – Во мне закипает гнев. – Мейер борется как может и не жалуется. Вы могли сделать для нее гораздо больше, но вместо этого направляете все свои возможности на игроков и больше всего на меня. Вы поселили меня в хороший дом, помогли с машиной, а ее бросили на произвол судьбы?

– Кто, по-твоему, оплачивает ее обучение?

– У нее высокий средний балл. Она может справиться и без вас.

– Вот и показатель того, как мало ты знаешь.

– Твою ж мать, так расскажите мне!

– Это тебя не касается. Сосредоточься на контракте в девять миллионов долларов, который ждет тебя, и ждет благодаря мне. – Он встает. – Все, что я делал, я делал ради того, чтобы ты оказался на том месте, где находишься сейчас. Я прикрывал твой зад и оберегал от неприятностей. Я вытаскивал тебя из баров и избавлял от твоей развеселой компании для твоего же блага.

– Я не просил вас об этом.

– Еще как просил, Тобиас. Признай это.

– Это не одно и то же.

– Ни хрена подобного. – Он смотрит на меня, и в его глазах что-то вспыхивает. – Как я понимаю, она не поведала тебе о той ночи, когда я подобрал ее у порога твоего дома, верно?

На мою грудь обрушивается дюжина булыжников, а он качает головой.

– Так я и думал… Эта девушка – ходячая катастрофа, Тобиас. Она прирожденная лгунья, и я лишь хотел уберечь тебя от нее. Последнее, что тебе нужно, – это пиявка, которая, как я понимаю, уже намертво присосалась к тебе.

– О чем вы? – Бросаюсь вперед и хватаю его за рубашку. – Что вы такое несете? Хотите сказать, я был с ней раньше? Что я не помню ее?

Я бы никогда не смог забыть. И не смогу.

– А ты думаешь, почему она не хотела заниматься с тобой, а? Горячий мальчик. – Тренер отбрасывает мои руки и выпрямляется во весь рост. – Память иногда играет с нами злую шутку.

Пошатываясь, отступаю назад. Перебираю в уме все, что только можно, но картинка не складывается.

– Бейли… – Мой взгляд опускается на пол. – Она… у нее…

Голубые глаза.

Поднимаю глаза, и меня поражает выражение лица тренера. Он смотрит на меня, наклонив голову. Складка между бровей разглаживается, и он заливается смехом.

– Будь я проклят, ты действительно бестолковый сукин сын, – мотает он головой. – Проваливай и приведи себя в порядок.

– Да пошли вы, – выплевываю я.

В груди бурлит ярость, а вместе с ней миллион других эмоций.

– Если ты думаешь, что можешь развлекаться с моей дочерью и я это позволю, то ты глубоко ошибаешься. И да, позволь напомнить: ты мой еще на шесть недель, малыш.

– Учеба заканчивается через три.

– А сезон продлится до конца июня. Не делай вид, будто не понимаешь, о чем я говорю. Ты заключил со мной сделку!

Разворачиваюсь и втемяшиваю кулак в стену.

– А кто поднял вас на вершину? Благодаря мне команда на пути к чемпионству! – рычу я.

– Не спорю, но сейчас ты пока что под моим покровительством, – говорит он без каких-либо чувств в голосе. – Вот именно сейчас ты вернешься в дом, за который я плачу, примешь чертов душ и соберешь свою сраную сумку. Ты будешь на стоянке вовремя, чтобы успеть на автобус. А затем порвешь всех на игре. В конце сезона я получу чемпионский баннер, а ты – контракт. – Он подходит вплотную. – И тогда ты исчезнешь, оставшись воспоминанием для меня и Мейер.

Его пренебрежение чертовски задевает, но не сильнее, чем отвращение к нему.

– Если вы правда думаете, что я такой, то это лишь доказывает, что вы совершенно меня не знаете. – Качаю головой, отступая. – Может, у меня и были разногласия с родителями, но мой отец – хороший человек, и он научил меня не бросать тех, кого люблю. А я люблю ее. Их обеих.

С этими словами выхожу из кабинета, но тренер идет за мной.

– Держись от нее подальше, Тобиас! – кричит он. – В конце концов, ты не сможешь сделать ее счастливой. Девушки и слава, за которой ты гоняешься, – часть тебя. Сколько раз я говорил, что тебе нужна лишь свобода выбора делать то, что захочешь? Ты никогда не сможешь оставить прежний образ жизни!

Бросаю на него быстрый взгляд через плечо и, хотя не уверен, что буду делать дальше, говорю:

– Увидите.

Мейер

Последний час я хожу взад-вперед без остановки, протаптывая дорожку в полу гостиной. Вдруг раздается легкий стук в дверь.

Руки взлетают к груди, и я застываю на месте.

Время тянулось ужасно долго, пока я ждала Тобиаса, но я знала, что он вернется. А теперь, когда Тобиас стоит за дверью, я не решаюсь открыть ему.

Мне страшно. Не представляю, что ему сказать, и главное – что он скажет мне? Крошечная надежда на то, что он не сорвался с катушек, а просто вышел на пробежку, чтобы собраться с мыслями, теперь кажется совершенно наивной.

Промолчать – не про Тобиаса, и за это он достоин уважения.

Втягиваю столько воздуха, сколько позволяют изголодавшиеся по кислороду легкие, и распахиваю дверь.

Тобиас смотрит себе под ноги, потом его взгляд перемещается на мое плечо. И все это – молча.

Он видеть меня не может.

Отхожу в сторону, позволяя ему войти, закрываю дверь и прохожу в гостиную. Кусаю губу, и он делает то же самое.

– Так это правда… – Голос его колеблется.

– Тобиас…

– Ответь мне.

– Пожалуйста,