— Все известно, — сказал доктор.

— Каким образом?

— Бог весть. Вероятно, бой, который прислуживал в доме, принес утром Кристессену чай.

— Неужели здесь нет никого, кто мог бы перевести?

— Мы все скоро узнаем. Не забудь: ни ты, ни я не в курсе дела.

Они погрузились в молчание. Несколько минут спустя управляющий вернулся вместе с голландским чиновником в белой форме с медными пуговицами; щелкнув каблуками, он назвал какое–то непроизносимое имя. По–английски он говорил с очень сильным акцентом.

— Должен вам с прискорбием сообщить, что датский торговый агент по имени Кристсссен застрелился.

— Кристессен? — воскликнул доктор. — Этот высокий парень?

Уголком глаза он следил за Фредом.

— Бои нашли его мертвым час тому назад. Мне поручено расследовать это дело. Нет никакого сомнения в том, что он покончил с собой. Мистер Ван–Рик, — он указал на управляющего, — говорит, что Кристессен заходил к вам вчера вечером.

— Совершенно верно,

— Сколько он у вас пробыл?

— Минут десять или пятнадцать.

— Он был трезв?

— Абсолютно.

— Я и сам никогда не видел его пьяным. Он не произносил чего–нибудь, указывающего на то, что он собирается лишить себя жизни?

— Нет. Он был очень весел. Я не был с ним близко знаком. Мы прибыли сюда всего три дня назад. Я жду «Принцессу Юлиану».

— Да, я знаю. Значит, вы никак не можете объяснить эту трагедию?

— Боюсь, что нет.

— Это все, что я хотел выяснить. Если мне понадобится от вас еще что–нибудь, я вам передам. Вы не возражаете против того, чтобы зайти ко мне в контору? — Он взглянул на Фреда. — А этот джентльмен тоже ничего не может нам рассказать?

— Ничего, — ответил доктор. — Его здесь не было. Я играл в карты со шкипером люггера, который стоит в гавани.

— Я видел судно. Мне очень жаль бедного юношу. Он был такой тихий, не причинял нам никаких хлопот. Его здесь все любили. Боюсь, что это старая история. В таких местах нельзя жить одному. Начинаешь задумываться. Начинаешь тосковать по дому. Особенно убийственно действует жара. И наступает день, когда не можешь всего этого больше вынести и пускаешь себе пулю в лоб. Я видел это уже не раз. Куда лучше завести себе девушку; и тратиться на нее почти не надо. Ну, джентльмены, весьма вам обязан. Не буду больше отнимать у вас время. Вы еще, кажется, не были в «Gesellschaft»[51], нет? Будем очень рады вас там видеть. Вы найдете там все лучшее общество нашего острова с шести–семи вечера до девяти. Веселое местечко. Настоящий центр светской жизни. Всего хорошего, джентльмены.

Он щелкнул каблуками, пожал руки доктору и Фреду и, тяжело ступая, вышел из комнаты.

Глава двадцать восьмая

В этих жарких краях между смертью человека и его погребением обычно проходит очень мало времени, но в данном случае тело должно было быть освидетельствовано, поэтому

хоронили Эрика уже под вечер. Его провожали в последний путь несколько друзей–голландцев, Фрис, доктор Сондерс, Фред Блейк и капитан Николс. Такие церемонии были по душе шкиперу, для него не могло быть более приятного события. Он ухитрился занять черный костюм у кого–то, с кем познакомился на острове. Костюм был ему велик, так как принадлежал человеку гораздо выше и толще, чем капитан, и ему пришлось подогнуть штанины и завернуть рукава, но по контрасту со всеми прочими, одетыми самым не соответствующим образом, он имел весьма почтенный вид. Отпевание шло на голландском языке, что показалось капитану не совсем уместным, и он не смог принять в нем участия, но он сделал постную физиономию и, когда закончилась печальная процедура, пожал руку лютеранскому пастору и двум или трем присутствовавшим там голландским чиновникам, так что те чуть было не подумали, уж не родственник ли он умершему. Фред плакал.

Четверо британцев ушли с похорон вместе. Они направились к гавани.

— Если вы, джентльмены, подниметесь на борт «Фентона», я открою для вас бутылку портвейна. Я случайно увидел ее сегодня в лавке, а я всегда считал, что портвейн — самая подходящая вещь после похорон. Я хочу сказать, это вам не пиво и не виски. В нем есть что–то солидное.

— Мне никогда это не приходило в голову, — сказал Фрис, — но я вполне понимаю, что вы имеете в виду.

— Я не пойду, — сказал Фред, — у меня погано на душе. Можно мне с вами, доктор?

— Если хочешь.

— У нас у всех погано на душе, — сказал капитан Николс, — вот потому я и предлагаю распить бутылку портвейна. На душе от этого лучше не станет никоим образом, уж если что и изменится, так в худшую сторону, говорю по личному опыту, но все же вы получите свое удовольствие, а раз так — коли вы следите за моей мыслью — вино не пропадет зря.

— К черту! — сказал Фред.

— Пошли, Фрис. Коли вы тот человек, за кого я вас принимаю, мы с вами выпьем вдвоем бутылку портвейна и не надорвемся.

— Мы живем в пору упадка, — сказал Фрис. — Люди, которые могут выпить бутылку на двоих, вымерли, как дронт[52].

— Австралийская птица, — пояснил капитан Николс.

Они сели в шлюпку, и матрос отвез их на «Фентон». Фред и доктор медленно двинулись дальше, к гостинице.

— Можно к вам? — спросил Фред.

…Доктор налил себе виски с содовой и дал стакан виски Фреду.

— На рассвете мы отплываем, — сказал тот.

— Да? Ты видел Луизу?

— Нет.

— И не собираешься?

— Нет.

Доктор Сондерс пожал плечами. Ему–то что. Несколько минут они молча курили, прихлебывая виски.

— Я уже столько вам рассказал, — проговорил наконец Фред, — что могу с тем же успехом досказать до конца.

— Я не любопытен.

— Мне очень нужно кому–нибудь рассказать. Иногда я с трудом удерживаюсь, чтобы не выложить все Николсу. Слава Богу, этой глупости я не сделал. Лучшей возможности для шантажа ему было бы трудно найти.

— Да, он не из тех людей, кого я выбрал бы себе в наперсники.

Фред презрительно хмыкнул.

— Положа руку на сердце, я ни в чем не виноват. Просто мне жутко не повезло. Надо же, чтобы вся твоя жизнь полетела к чертям из–за чистого случая. Это дьявольски несправедливо. Мои родичи занимают очень хорошее положение. Я служил в одной из лучших фирм Сиднея. Через некоторое время отец собирался купить мне в ней пай, и я стал бы