своду…»

Поздняя луна заливала дом ярким светом. Она придавала воздушность его строгим очертаниям, хрупкость и призрачность его солидной массе. Вдруг ставни на окне Луизы приоткрылись. Эрик затаил дыхание. Если бы у него спросили, чего он больше всего хочет, он бы ответил: хоть на мгновение увидеть Луизу. Она вышла на веранду. На ней не было ничего, кроме саронга, в котором она спала.

В лунном свете девушка была похожа на видение. Казалось, ночь вдруг задержала дыхание; ожила, прислушалась

тишина. Луиза сделала несколько шагов, озираясь по сторонам. Хотела убедиться, что на веранде никого нет. Эрик ждал, что она, как и в прошлый раз, подойдет к перилам и постоит там немного. Было так светло, что ему казалось, будто он может различить цвет ее глаз. Она обернулась к окну своей комнаты и поманила кого–то. Оттуда вышел мужчина. Остановился на секунду, словно хотел взять ее за руку, но она качнула головой и указала на перила. Он подошел к ним и перелез наружу. Посмотрел на землю в шести футах под ним и легко соскочил вниз. Луиза бесшумно скользнула в комнату и закрыла ставни.

В первый миг Эрик был так изумлен и озадачен, что просто ничего не понял. Он не верил собственным глазам и продолжал сидеть неподвижно в кресле старого Свона, не отрывая взора от незнакомца. Мужчина приземлился на ноги, затем сел. По–видимому, он надевал туфли. Внезапно Эрик вновь овладел своим телом. Он прыгнул вперед — мужчина был от него всего в нескольких ярдах — и, схватив рукой за шиворот, поднял рывком вверх. Тот, напуганный, открыл было рот, чтобы закричать, но Эрик зажал его широкой тяжелой ладонью. Затем ладонь медленно поползла вниз и сдавила шею мужчины. Тот был настолько поражен, что даже не сопротивлялся. Он стоял, оцепенело уставившись на Эрика, беспомощный в его железных тисках. И тут Эрик взглянул на него. Это был Фред Блейк.

Глава двадцать шестая

Часом позднее доктор Сондерс, который уже лег в постель, но еще не уснул, услышал в коридоре шаги и тихий стук в дверь. Он не ответил, снаружи повернули ручку. Дверь была заперта.

— Кто там? — крикнул доктор.

Ответ последовал немедленно, тихим, взволнованным голосом:

— Доктор, это я, Фред. Мне надо вас видеть.

После ухода капитана Николса на «Фентон» доктор выкурил с полдюжины трубок, а когда он курил, он терпеть не мог, чтобы его беспокоили. Мысли, четкие, как геометрические фигуры в детском альбоме для рисования — квадраты, треугольники, круги, — проплывали у него в уме в стройном порядке. Наслаждение, которое доставляла ему их ясность, было неотделимо от той неги, в которой купалось его тело. Доктор откинул москитную сетку и босиком пошлепал по голому полу к двери. Открыв ее, он увидел сторожа с фонарем в руке, закутанного в одеяло для зашиты от холодного ночного воздуха, а позади него Фреда Блейка.

— Пустите меня, доктор. Это ужасно важно.

— Погоди, пока я зажгу лампу.

При свете фонаря, который держал сторож, он нашел спички и зажег свет. А-Кай, спавший на веранде за дверью в комнату доктора, проснулся от шума и, сев, принялся тереть свои черные, похожие на плоды терна глаза. Фред дал сторожу монетку, и тот ушел.

— Спи, А-Кай, — сказал доктор, — ты мне не нужен.

— Скорее! Пошли скорее к Эрику, — вскричал Фред. — Произошел несчастный случай.

— Какой?

Доктор взглянул на Фреда и увидел, что тот белый как полотно и дрожит всем телом.

— Он застрелился.

— Господи! Откуда ты знаешь?

При первых словах Фреда доктор начал было собираться, но теперь остановился.

— Ты уверен?

— Вполне.

— Если он мертв, что толку мне туда идти?

— Нельзя его так оставить. Пойдите поглядите. О Боже, Боже… — Голос его дрогнул, словно он вот–вот заплачет. — Может быть, вы сумеете как–нибудь помочь.

— Кто там есть?

— Никого. Он лежит совсем один. Придумайте что–нибудь. Ради всего святого, пойдемте.

— Что это у тебя на руке?

Фред взглянул на руку. Она была выпачкана кровью. Он машинально хотел вытереть ее о свои полотняные штаны.

— Погоди! — вскричал доктор, хватая его за запястье. — Пойди смой кровь.

Все еще держа его, доктор взял в другую руку лампу и повел Фреда в умывальню. Это была маленькая темная квадратная комнатка с цементным полом; в углу стояла огромная бочка с водой, которую зачерпывали оттуда небольшим жестяным ковшиком. Доктор набрал полный ковшик воды, дал Фреду кусок мыла и велел ему помыться.

— На одежде у тебя ничего нет?

Он поднял лампу, чтобы посмотреть.

— Как будто нет…

Доктор вылил розовую от крови воду, и они вернулись в спальню. Вид крови напугал Фреда, и сейчас он пытался справиться со своим истерическим возбуждением. Он побледнел еще больше, и хотя крепко стискивал пальцы, доктор Сондерс видел, как отчаянно они дрожат.

— Лучше выпей чего–нибудь. A-Кай, дай джентльмену виски. Без воды.

A-Кай встал и, принеся стакан, налил туда неразбавленного виски. Фред залпом выпил его. Доктор внимательно за ним наблюдал.

— Послушай, мой мальчик, мы в чужой стране. Нам ни к чему иметь неприятности со здешними властями. Я не думаю, что с голландцами будет легко договориться.

— Мы не можем оставить его так, в луже крови.

— Я не ошибаюсь — в Сиднее произошло что–то, заставившее тебя спешно покинуть город? В полиции тебе станут задавать кучу вопросов. Ты хочешь, чтобы они телеграфировали в Сидней?

— Мне все равно. Я сыт всем этим по горло.

— Не валяй дурака. Если он уже мертв, ты ничем ему не поможешь, так же, как и я. Будем держаться в сторонке. Лучшее, что ты можешь сделать, это как можно скорее убраться отсюда. Тебя кто–нибудь там видел?

— Где?

— У дома Кристессена, — нетерпеливо сказал доктор.

— Нет, я пробыл там одну минуту. Я сразу бросился сюда.

— А его бои?

— Думаю, они спали. Они ведь живут в задней части дома.

— Я знаю. Значит, ночной сторож — единственный, кто тебя видел. Зачем ты его поднял?

— Я не мог сюда попасть. Дверь была заперта. Мне надо было как–то до вас добраться.

— Ну, не важно. Найдется куча причин, почему тебе понадобилось поднимать меня с постели посреди ночи. С чего тебе вздумалось пойти к Эрику?

— Мне надо было сказать ему кое–что. Я не мог ждать.

— По–видимому, он сам застрелился. Ты его не убивал, нет?

— Я?! — Юноша задохнулся от ужаса и удивления. — Да он… Да я не тронул бы и волоса на его голове. Я не мог бы любить и уважать его больше, будь он мне родной брат. Лучший друг, какого может