Эрика, однако заставляло как бы смотреть на себя со стороны. У нее появился тот же, хорошо знакомый ему насмешливый иронический взгляд, что у матери, но если у Кэтрин он был полон любви и согревал ваше сердце, взгляд Луизы приводил в некоторое замешательство: никак нельзя было быть уверенным, что она не считает вас чуть–чуть смешным. Эрик обнаружил, что ему надо начинать с ней с самого начала, потому что она изменилась не только внешне, но и внутренне. Она была такой же компанейской, как раньше, такой же веселой, они по–прежнему уходили в дальние прогулки, купались, удили рыбу, они болтали и смеялись вместе так же свободно, как в те дни. когда ей было четырнадцать, а ему двадцать два, и все же он смутно ощущал в ней какую–то отчужденность. Раньше се душа была прозрачна как стекло, теперь ее окутала таинственная дымка, и он чувствовал, что в ее глубинах есть многое, неведомое ему.

Несмотря ни на что, смерть Кэтрин была для них неожиданностью. У нее случился приступ грудной жабы, и когда врач–полукровка добрался до бунгало, она уже не нуждалась в его помощи. Для Луизы это был страшный удар. Как не бывало последних нескольких лет, принесших с собой раннюю зрелость, — она снова стала ребенком. Девочка не могла справиться со своим горем. Она была совершенно потрясена. Часами она лежала в слезах у него на коленях, рыдая как дитя, которое не может поверить, что его боль когда–нибудь пройдет, и не желает слушать утешений. То, что произошло, оказалось сильнее ее, она безропотно делала все, что говорил ей Эрик. Фрис совершенно вышел из строя, толку от него не было никакого. Целые дни он то пил виски с водой, то плакал. Старый Свон лишь толковал о своих бесчисленных детях и о том, как они умирают один за другим. Все они очень плохо по отношению к нему поступили — бросили его, некому и приглядеть за бедным стариком. Одни из них убежали, другие ограбили его, некоторые женились бог весть на ком, а остальные умерли. Ни у одного не достало совести остаться и позаботиться о старике отце, когда ему понадобилась забота.

Все, что требовалось, делал Эрик.

— Ты — ангел, — сказала ему Луиза.

Он увидел свет любви в ее глазах, но лишь похлопал ее по руке и велел не болтать глупостей — он не хотел злоупотреблять ее благодарностью, чувством беспомощности, ощущением, что она осталась совсем одна, и просить выйти за него замуж. Она была так молода! Просто нечестно использовать это в своих интересах. Любил он ее безумно! Нет, тут же поправил он сам себя: он любит ее разумно. Он любит ее со всей энергией своего трезвого ума, со всей мощью своего богатырского тела, со всей решительностью своей честной натуры, любит не только за красоту непорочного девичьего тела, но и за ее твердый характер, вырисовывающийся все отчетливее с каждым днем, за чистоту ее непорочной души. Его любовь усиливала в нем чувство собственной силы. Казалось, нет на свете того, чего бы он не мог достичь. И все же когда Эрик думал о ее безупречности, об утонченной, чуткой душе, так удивительно соответствующей се прелестной оболочке, его охватывала робость.

А теперь все решено. Колебания Фриса — дело несерьезное, во всяком случае, если он не захочет внять доводам рассудка, его можно будет уговорить. Но Свон был очень стар. Он слабел на глазах. Возможно, им придется подождать с женитьбой до его смерти. Эрик хорошо знал свое дело. Компания не будет до бесконечности держать его здесь. Рано или поздно его переведут в Рангун, Бангкок или Калькутту. А в дальнейшем его услуги могут понадобиться и в Копенгагене. Ему недостаточно, как Фрису, провести всю жизнь на плантации, зарабатывать лишь на самое необходимое продажей гвоздики и мускатного ореха. Да и у Луизы нет в характере той безмятежности, которая позволила се матери создать идиллию из жизни на этом прекрасном острове. Ничто так не восхищало его в Кэтрин, как ее способность из самых простых компонентов: повседневных домашних дел, вечных как мир, забот земледельца, привязанности к мужу, покоя, чувства юмора и удовлетворенного сердца — сложить житейский узор, исполненный такого совершенства и красоты. Луиза была куда более нервна и возбудима, чем мать. Пусть она спокойно принимала существующие обстоятельства, ее деятельный ум жаждал применения. Иногда, когда он и вместе сидели на бастионах старого португальского форта и смотрели на море, он чувствовал, что ее изменчивый дух блуждает где–то далеко.

Они часто обсуждали свое свадебное путешествие. Эрик хотел приехать в Данию весной, когда после долгой суровой зимы на деревьях распускаются почки. В зелени этой северной страны есть неведомая тропикам нежная свежесть. Луга с черно–белыми коровами, фермы, укрывшиеся среди деревьев, ласкают глаз опрятной красотой, которая не поражает вас, но позволяет чувствовать себя как дома. Затем в Копенгагене его широкими оживленными улицами, чопорными горделивыми домами, где такое множество окон, что нельзя этому не удивляться, с церквями и красными дворцами, построенными королем Христианом, похожими на дворцы из волшебной сказки. Эрик хотел свозить Луизу в Эльсинор. Там, на зубчатом парапете с бойницами, явился датскому принцу призрак его отца. А как великолепно летом на Зунде, как красиво то серое, то молочно–синее спокойное морс, как приятна жизнь, украшенная музыкой, смехом и живой, веселой беседой в долгие северные сумерки! Они обязательно поедут в Англию, в Лондон. Национальная галерея и Британский музей. Ни Луиза, ни Эрик ни разу не были в Англии. Они посетят Стратфорд–на–Эйвоне и побывают на могиле Шекспира. Конечно, Париж, этот центр цивилизации. Луиза пойдет по магазинам в Лувре, они прокатятся по Буа–де–Булонь, прогуляются рука об руку по лесу Фонтенбло. Италия. Большой канал, лунные ночи, гондолы! Ради Фриса надо заехать в Лиссабон. Разве не удивительно посмотреть своими глазами на страну, откуда отплывали все эти португальцы, чтобы основать империю, от которой — если не считать бессмертной поэзии и немеркнущей славы — не осталось ничего, кроме нескольких разрушенных фортов да кое–где отживающих свой век гарнизонов. Видеть все эти чудесные места вместе с тем, кто для тебя дороже всех на свете, — может ли быть что–нибудь прекраснее? Сейчас, в это мгновение, Эрик понял, что имел в виду Фрис, когда говорил: «Верховный дух, которого можно, если хочешь, называть Богом, находится не вне мира, а в нем. Этот великий дух есть в камне на склоне горы, в диком звере, в человеке и в громе, катящемся по небесному