— Чем же? — как мне показалось, довольно беспечно поинтересовался Данила Евгеньевич.

— Хотя бы тем, — с весьма подозрительным спокойствием сказал Сергей, — что госпиталь, в котором консультирует господин Игнашин, очень хорошо охраняется. А на той стоянке достаточно камер, чтобы не оставалось слепых зон.

— Так ты, Сергей, считаешь… — начала было Людмила Викторовна.

— К сожалению, я ничего не считаю, — очень аккуратно перебил ее Сергей. — Я просто говорю, что это странно. Князь Воронцов по согласованию с полицейским управлением отправляет в имение погибшего сына свою службу безопасности. Как независимый эксперт с ними должен был ехать господин Игнашин.

— И когда они собирались ехать? — помрачнел Данила Евгеньевич.

Такие разговоры, да за завтраком… А все так хорошо начиналось!

— Насколько мне известно, завтра утром. И есть у меня опасение, что именно вас, Данила Евгеньевич, князь Воронцов попросит заменить своего целителя.

Мне с трудом удалось не вздрогнуть.

Очень не хотелось, чтобы профессор лез в эту историю. Опасной она была. И не только для самого Данилы Евгеньевича, но и для его семьи.

К Воронцовым мы поехали после обеда. На той самой васильковой «девочке».

Да и дорога была мне знакома. Княжеская Москва, как называли эту часть города, протянувшуюся вдоль Москва-реки.

— Я никогда не работала с нервными расстройствами.

Пока мотались по переулкам, я предпочла молчать, чтобы не сбить Данилу Евгеньевича. Уж больно сосредоточенным он был.

Заговорила после поста охраны. Теперь предстояло ехать по прямой, пока не придет время свернуть к поместью Воронцовых.

— Проведешь диагностику, а потом посмотрим, — бросил он несколько раздраженно. — И пожалуйста… — Он слегка замялся, но все-таки продолжил: — Если Сергей прав и причина визита — желание князя заменить мной Игнашина, то разговор может закончиться не самым приятным образом. И я прошу тебя, не принимай это ни на чей счет. Главы родов очень не любят отказов. А уж главы княжеских родов…

— Я поняла, Данила Евгеньевич, — кивнула я, надеясь, что ничего из того, о чем сказал профессор, не произойдет.

— И еще, Саша, — притормозил он перед поворотом, — не сердись на Юлю. Она полюбила тебя, как родную, потому и злится на парней. Чувство справедливости взыграло.

Я хмыкнула, потом засмеялась.

— Я сама такая, — успокоившись, заверила профессора. — Сначала вцеплюсь, а только потом думаю: а нужно мне это было или нет?

Мой веселый тон Данилу Евгеньевича не успокоил. Да и вряд ли мог. Одно — девичьи разборки. Другое — навлечь на себя княжий гнев.

И хотя у целителя Соколова имелся иммунитет — никто в здравом уме не станет создавать проблемы специалисту такого уровня, но в жизни случалось всякое. По своим знала, у мужчин бывает, когда упрутся, как рогом в землю, и не сдвинешь. А пройдет время, и сами не поймут, с чего на принцип пошли.

Нас проверили еще дважды. Первый — при въезде в поместье, второй — когда пересекали внутренний периметр.

Странно, но, когда мы с Юлей посещали Воронцовых несколько дней назад, такого количества охраны я не заметила. То ли не туда смотрела, волнуясь перед встречей с родственниками, то ли… То ли это было усиление, связанное с расследованием, которое затеял князь.

На крыльце нас встретил управляющий. Принял верхнюю одежду — с утра было хоть и ясно, но прохладно, так что я накинула плащ. Показал, где можно помыть руки, и провел на второй этаж.

Вопреки мрачным ожиданиям, помещение, в которое мы попали, оказалось спальней княгини, а не кабинетом князя.

Комната была большой, в три окна. То, что ближе к стоявшей у дальней стены кровати, закрыто. Два других — слегка прикрыты, что смягчило освещение, но не создало сумрака.

Княгиня лежала в постели. И без всякой диагностики было понятно, что нездорова.

— Данила Евгеньевич! — Князь появился буквально за нами. Мы даже толком осмотреться не успели.

Вошел стремительно. Окинул нас быстрым, тяжелым взглядом. На мой поклон лишь небрежно кивнул, но, когда заговорил, сдерживался, явно не желая нарушить покой супруги:

— Как же я рад, что вы согласились посмотреть Надежду Николаевну! С утра она еще поднималась, даже спустилась к завтраку, а сейчас и вставать не хочет. Говорит, слаба, да в груди давит.

— Что же вы не позвонили, ваше сиятельство, — поставив саквояж на приготовленный для этого стул, мягко посетовал Данила Евгеньевич. — В такой ситуации не до договоренностей. Не получилось бы хуже.

— Да я понимаю… — сразу поник князь. — Но Наденька… — Он качнул головой. — И прошу вас, Данила Евгеньевич, по имени-отчеству. Сейчас не до этикета, да и не при дворе.

— Как скажете, Иван Порфирьевич, — согласно кивнул профессор. — Саша…

Заканчивать он не стал, да и не стоило. Обо всем договорились заранее.

Подойдя ближе к кровати, встретилась с княгиней взглядом. Поклонилась.

Она слабо улыбнулась, попыталась подняться на подушках, но поморщилась и обмякла.

Лицо, шея, зона декольте, открытая моему взгляду… Кожные покровы бледные, влажные. Дыхание частое…

Я оглянулась на Данилу Евгеньевича. Тот кивнул — действуй.

Я по блокам развернула диагностическую магему. Отклик пришел практически сразу. Острое нарушение коронарного кровообращения.

Проверила дальше — по остальным системам тоже были проблемы, но — вторичные, вызванные сбоем в работе сердечно-сосудистой.

Вернувшись, углубилась, контролируя состояние тканей. Отмирание клеток отсутствовало, что было хорошо, но…

— Полиция привезла на опознание найденные на пожарище вещи.

Я, продолжая удерживать магему, вновь обернулась.

Данила Евгеньевич с князем стояли шагах в четырех от меня. Говорили тихо, но, когда держишь подобную концентрацию, усиливаются все чувства. Слух — не исключение.

— А среди них оберег, который Наденька подарила сыну, когда провожали его на войну. До этого мы еще верили, а теперь…

— Данила Евгеньевич, — я «очистила» руки, — у нас острый коронарный синдром. Нужна либо госпитализация, либо бригада.

Я, конечно, любила отца. Мне было известно, какая кошка пробежала между главой рода Воронцовых и его младшим сыном, но сейчас, глядя на свою бабушку, я уже не была уверена в том, что отец, «отправив» себя к предкам, поступил правильно.

Для урока то, что я видела, выглядело жестоко.