девушка стоявшему неподалеку Илье, хоть он ее ни о чем и не спрашивал, а только про себя подумал о том, как обрадуются в милиции, когда по его донесению конфискуют этот схрон со всеми запасами продуктов и оружия. – Господь не позволит своим хулителям найти погреб.

«Ну-ну», – недобро подумал Журавлев и отвернулся, чтобы она не увидела на его лице насмешливого выражения.

– Пошли, – смущенно буркнула Нора, поспешно направляясь к дому. Легко поднялась по ступенькам и скрылась внутри.

Илье не приходилось раньше бывать в тайной части избы, и он в очередной раз за короткое время был несказанно поражен. Задержавшись у двери, изумленными глазами оглядел дорогую обстановку и богатое убранство спрятанного от посторонних глаз обширного помещения, таившегося внутри невзрачного снаружи дома.

– Чего рот разинул? – прикрикнула на него девушка, которую уже стала раздражать его деревенская простота. – Стол раздвигай!

– Слушаюсь, моя повелительница! – зычным голосом преувеличенно бодро ответил Илья и принялся с деловым видом суетиться.

Через какое-то время стали понемногу прибывать члены банды. Первым явился Веретено, принаряженный в новенький пиджак с чужого плеча, который на нем болтался, как на огородном пугале, и в коричневой кепке с медной пуговкой на макушке.

– А че не так, – ответил он беззаботно на откровенную усмешку Норы, – хороший картуз. Я его у одного профессора одолжил.

– Прямо так и одолжил? – не унималась Нора, откровенно издеваясь над парнем, должно быть, уже успевшая потихоньку выпить на кухне рюмку дорогого коньяка, чтобы не так скучно было ждать именинника. – Небось без спросу взял?

– А может, и так, – радостно ответил Жорик Веретенников, ни капли не смущенный подозрениями в хищении частной собственности. – Что за беда! Между прочим, я и граммофон у него конфисковал. Сейчас его Косьма припрет. Шикарная вещь.

Вскоре приперся и Косьма, по-воровски неся в холщовом мешке через плечо граммофон. Косматый и страшный, как Леший, он, подогнувшись, боком влез в узкий, не предназначенный для его могучей фигуры дверной проем, держа на вытянутой руке мешок.

Мужик был облачен в неимоверных размеров темный пиджак и темные брюки, беспечно заправленные в яловые сапоги со скрипом. По всему видно, одежда долгое время хранилась в сундуке, потому что от нее шел тошнотворный запах нафталина, который бабы в обязательном порядке кладут вместе с бельем, чтобы не завелась моль и не пожрала справную одежду. Бандит выглядел довольно богато, не хуже какого-нибудь дореволюционного купца первой гильдии. Неся за собой едкое облако нафталина и дегтя, Косьма, косолапо ступая, прошел к столу, бесцеремонно водрузил на него мешок и своими ручищами вынул из него патефон в черном футляре. Нора с отвращением передернула плечами, но, к удивлению Ильи, смолчала.

– Веретено, – прогрохотал Косьма басом на всю комнату так, что даже обширное помещение показалось всем присутствующим маленьким, – ставь свою музыку, все веселее будет. А я пока кружечку Нориного самогона наверну. Гулять так гулять.

Веретено поставил заезженную пластинку всем известного «Полуночного вальса». Мерно закрутился виниловый диск, и мягкая приятная музыка наполнила своим звучанием весь объем замкнутого пространства.

Музыка была настолько одухотворенная, что присутствующие замерли, невольно прислушиваясь к щемящим ноткам музыкальных инструментов, и даже пожелавший незамедлительно выпить Косьма, и тот вдруг пустил скупую мутную слезу. Она медленно выжалась из его морщинистого глаза, почти не видного за волосатыми бровями, скатилась по обветренной тугой щеке и тотчас пропала в неряшливой бороде. Косьма звучно шмыгнул носом, рукавом пиджака вытер глаза, и собрался было что-то по такому случаю произнести, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату дружной толпой ввалились другие бандиты: Чуня, Дохлый, Чалый, Рохля, Рында и Лиходей, ближайшие сподвижники Ливера. Косьме стало не до того, чтобы что-то сказать, да и продолжать слушать растрогавший его до слез вальс не было уже времени, он только крякнул и, сокрушенно махнув рукой, отправился на кухню осуществлять свою задумку.

– Здорово, вольные люди! – заорал дурным голосом Лиходей, жадно шаря глазами по столу, выискивая бутылки с выпивкой и игнорируя полные тарелки с закуской. – Вот это я понимаю, поляна! Постарался Ливер для нашего брата разбойничка! А где же он сам? – озаботился вдруг Лиходей, не обнаружив виновника торжества и, скрывая готовую вырваться наружу досаду, сдержанно произнес: – Что-то задерживается наш многоуважаемый атаман.

В эту минуту в горнице послышались торопливые шаги и в комнату, пригнувшись под притолокой, вошел рослый Ливер, неожиданно одетый в голубую свободного кроя шелковую рубаху, очень похожую на цыганскую, если бы не ее однотонный цвет. Цыгане все-таки больше любят все цветное и цветастое. Щегольские, в светлую и коричневую клетку брюки были по-пижонски коротковаты и едва доходили до щиколоток, синие носки виднелись узкой полоской и далее скрывались внутри модных желтых туфель.

– Здорово, братья! – глухо проговорил он, и его вечно хмурые глаза на миг вспыхнули благодарным огнем. – Прошу всех к столу.

Бандиты оживились, стали быстро рассаживаться вокруг ломившегося от яств стола, по-праздничному застеленного не простенькой клеенкой, а дорогой трофейной скатертью с заморскими золотистыми вышивками.

– Не вижу Норы, – разочарованно вскинул брови Ливер, когда все немного угомонились и теперь с нетерпением ждали команды приступить к выпивке. – Нора, – внезапно рявкнул главарь шайки, – подь сюда! Я долго буду ждать?!

– Иду-у! – до приторности милым сладостным голоском отозвалась за перегородкой девушка, и Илья невольно поморщился, с неприязнью подумал: «Лебезит перед своим ухажером… сучка крашеная». А вскоре и она сама появилась в дверях, глядя на него влюбленными глазами в обрамлении черных густо накрашенных ресниц, улыбаясь алыми губами в виде сердечка.

– Соскучился? – кокетливо поинтересовалась девушка и, чрезмерно вихляя бедрами, не спеша направилась к столу, расточая очаровательные улыбки присутствующим господам.

На ней было розовое платье с рукавами «фонарик» на ладонь выше колен и бежевые туфли на высоком каблуке. В таком наряде девушка выглядела умопомрачительно, и бандиты, знавшие ее, очевидно, не первый год, но впервые увидевшие Нору в таком виде, на минуту стихли, пораженные ее вызывающей красотой, а потом комната внезапно огласилась ревом десяти глоток, поднялся неимоверный шум.

– За Ливера! До дна! – от натуги синея лицом, старался перекричать гвалт Рохля, неожиданно проникнувшись к нему почтением, как видно, за то, что тот мог спать с такой прекрасной леди, и через стол потянул к нему свой полный граненый стакан, желая стукнуться. – Отец родной!