ей была не нужна. Ева могла подолгу лежать на кровати и смотреть в потолок или сидеть на стульчике, уставившись в угол. Молчала, но Вере в такие моменты казалось, что она общается с кем-то невидимым. Не словами, а словно… ментально. В такие моменты у Веры по спине пробегали мурашки, становилось неуютно, и она стремилась выйти из комнаты или пообщаться с Алиной, чтобы убедиться, что вторая дочь совсем другая.

А лет в пять-шесть, когда Ева уже хорошо мыслила и разговаривала, она начала рассказывать, что ее невидимую подружку зовут Луиза. Описывала ее точно так же, как себя, только говорила, что Луиза меньше, худее и бледнее. Луиза – слишком редкое имя, чтобы считать, что так зовут какую-нибудь детсадовскую подружку девочек. Да и Алина ни про какую Луизу не слышала. Третьего близнеца ни Вера, ни ее мать никогда не вспоминали дома, не возили девочек на кладбище, и, откуда Ева могла узнать о Луизе, Вера не предполагала.

Каждый раз при этом у Веры случалась истерика. Она кричала, что Ева все выдумывает, что нет никакой Луизы. Однажды даже ударила дочь. С тех пор о Луизе Ева не говорила, но продолжала смотреть в угол, играть с куклами будто с кем-то и, укладываясь спать, подвигалась в угол кроватки, словно рядом кто-то лежал. Вера теперь знала, кого придумала дочь, и кричала уже и на это. Но чем больше она запрещала Еве, тем сильнее та уходила в себя, однако «общаться» с Луизой не перестала. Вера пробовала водить Еву к психиатру, но и это не помогло.

Алина росла душой компании. У нее всегда было много друзей, много поклонников, она могла убежать гулять до утра, не выучить уроки, но все равно оставаться любимицей и матери, и бабушки, и даже учителей. Ева была тихой, замкнутой, с годами все сильнее. Порой от нее можно было не услышать ни единого слова за целый день. Она хорошо училась, но, несмотря на это, учителя ее будто не замечали, а когда замечали, предпочитали смотреть в сторону от странной девочки. Все будто чувствовали то же, что и Вера: пробегающий по позвоночнику холодок, когда Ева находилась рядом.

Однако девочки дружили. Алина не давала сестру в обиду, никто не смел даже косо посмотреть на Еву. Делилась с ней вкусняшками и подарками, которыми ее щедро осыпали поклонники, но при этом уважала характер сестры, не таскала за собой по гулянкам и не высмеивала странности. Может быть, если бы не эта взаимная любовь, Вера нашла бы способ избавиться от Евы. Отправила бы к бабушке, например. Мать Веры купила себе дачу недалеко от Гатчины и круглый год теперь жила там. Вчетвером в старой двухкомнатной квартире было уже тесно. Но Алина любила Еву, и Вера не рискнула их разлучать.

После школы Ева, забитая и спокойная, поступила в медицинский колледж. О том, что ее знаний может хватить на университет, ей никто не сказал. Никто не вложил в нее уверенности в собственных силах, скорее наоборот. Вера всячески твердила, что хорошего образования с ее странностями не видать, что ее не станут терпеть в коллективе без Алины, а потому нечего и пытаться. На самом деле Вера боялась, что, пойдя в медицинский университет, Ева выберет себе специальность патологоанатома. Чего еще ждать от такой пугающей девочки? И тогда Вере и вовсе места дома не найдется. Она и так боялась туда приходить.

Алина же не поступила никуда. В отличие от сестры, у нее была куча уверенности в себе, а вот знаний не хватало. Она подала документы в университет, хотела стать режиссером, но с треском провалилась. Нашла работу официантки в клубе. Зарабатывала неплохо, общалась с множеством людей и большего уже не хотела. Может быть потом, годам к двадцати пяти, а пока ей хватало того, что есть.

Когда девочкам исполнилось двадцать, умерла бабушка, а через полгода и Вера. Все чаще она прикладывалась к бутылке, поскольку только так ей не было страшно рядом с Евой, да и просто несложившаяся жизнь требовала запить горе, а потому к тому времени Вера уже заработала себе цирроз печени, от которого и отошла в мир иной.

Девочки остались вдвоем в квартире. Ева закончила колледж и устроилась администратором в клинику, Алина продолжала работать все в том же клубе. По крайней мере, так обстояли дела еще месяц назад. До того, как Алина внезапно взяла отпуск за свой счет на работе и начала врать про некую бабушку, за которой ей надо присматривать.

Эту историю рассказал Павлов Лере, сидя на ее кухне день спустя. А ему ее поведала близкая подруга Веры Сармацкой: женщина, которую Вера, кажется, использовала вместо личного дневника, слишком уж много подробностей та знала. А с Павловым поделилась, поскольку Вере это уже не навредит, а Еву подруга терпеть не могла и боялась, как когда-то и ее мать.

– И что это доказывает? – поинтересовалась Лера, подперев кулаком щеку.

– Пока только то, что девчонки весьма странные, – пожал плечами Олег. – А еще то, что нет у них никакой бабушки, за которой они могли бы ухаживать. Я порасспрашивал их друзей, Алину недели три уже никто не видел. Сразу после того, как она ушла с работы, она еще отвечала на звонки, но при этом коротко и порой невпопад, а теперь и вовсе к телефону не подходит. Те, кто знают номер телефона Евы, пытались найти Алину через нее, но Ева каждый раз отвечает, что сестра то спит, то вышла, то еще что. Мол, она ей передаст. Но Алина ни разу никому не перезванивала.

– И ты думаешь, с ней что-то случилось? – уточнила Лера. – Ты же сам с ней разговаривал.

– А как я могу быть уверен, что с ней? – задал справедливый вопрос Олег. – Я видел фотки, девицы похожи как две капли воды. Обеих вместе я не видел. Дверь мне открыла Ева, Алину звала добрых минут пять. Накраситься и переодеться за это время можно.

Лера задумалась. А ведь Олег был прав. Лера Сармацких тоже вместе не видела. Вообще не знала, что их двое. Правда, она не видела их и сразу после переезда, когда Алина еще ходила на работу. Но на покере они должны были быть вдвоем, соседки ведь тогда говорили, что они приходят вместе, только Ева обычно не играет, просто сидит в сторонке.

– А знаешь, – вдруг медленно проговорила Лера, – я