— Еще была я молода, — сказала она, — и батька твой был парубком. Вот он мне и подарил... Пусть теперь будет тебе.

— Спасибо, мама, — взяв бусы, поблагодарила Нюра.

Они снова сели за стол и за этот вечер уже ни разу не по-

вздорили. После ужина, убирая посуду, Нюра вдруг спохватилась: «Что ж я сделала? Кутья ж — поповское питание, религиозное блюдо, а я ее ела... Да пусть! Я ж не молилась, — успокоила она себя и посмотрела — много ли еще осталось кутьи. — Еще на завтра мне хватит, — улыбнулась она... — Что ж? Как комсомолка, так уж ничего вкусного и не кушать? Не может того быть...»

Кто-то постучал в дверь. Вошла девочка, племянница Марины. В руках у нее была тарелка с пирожками.

— Тетя вечерю прислала, — сказала она и, поставив тарелку на стол', ушла.

Закрыв за ней дверь, Карповна схватила тарелку.

— Прислала, как нищим, — с обидой сказала она. — Пусть сама ест.

Раздраженная, она не знала, куда эти пирожки девать. Поставила их на подоконник, прикрыла полотенцем и отошла.

Нюра засмеялась. Ей было приятно, что мать так отнеслась к подачке... Перед сном она еще раз выбежала во двор и выглянула за калитку. Вокруг было тихо, но в хатах еще светились окна, только фенина хата попрежнему стояла темной. Медленно падали редкие снежинки. Небо было беззвездно, где-то глубоко за облаками еле уловимо маячила луна...

— Куда ж Феня могла уйти? — недоумевала Нюра и, опечаленная, вернулась в хату.

XXXIX

Наступил праздник. Нюра бесцельно бродила по двору. Старый еев друг Серко вывалялся в снегу и, отряхиваясь, подошел к ней. Но и он не радовал. Фенина хата попрежнему была на замке, с крыши свисали длинные ледяные сосульки, безмолвно чернели два маленьких слепых окошечка.

Мать еще с утра ушла к Марине. Там ждали гостей. Костик с женой, Таисией Афанасьевной, уже приехал. Шли последние приготовления, и ей снова пришлось помогать. Изредка она прибегала домой, и Нюра видела, что злая улыбка не сходила с ее лица. Нюра скучала. Решилась пройтись по хутору.

Дул ветерок, снежок кое-где подтаял. Она шла, угрюмо глядя себе под ноги. Под чьим-то окном колядовали хуторские ребятишки, и до ее слуха донеслась знакомая с детства песенка:

А дева Мария По саду ходила...

Опять вспомнила: «Комсомолка я...» И другое: «Батя мой где-нибудь сейчас на коне едет... Может, близко уже, может, про меня думает...»

Подняла голову. Захотелось увидать поющих ребятишек. Ускорила шаги и неожиданно натолкнулась на Алешку Гуглия. Он шел с такими же, как сам, молодыми казаками, на папахе

у него была белая повязка. Не успела Нюрка посторониться, как он окликнул ее:

— Га! С праздником!

По его рябому лицу расплылась улыбка, масляные глазки еще больше сузились.

— Здорова була! — он пошатнулся на пьяных ногах, захохотал и хотел обнять Нюру. Она отстранилась. Он снова шагнул к ней, но вдруг, испугавшись кого-то, опустил руки и пошел стороной. Нюра невольно оглянулась и увидела грозящего клюкой деда Карпо. Друзья Алешки тоже притихли, и вся гурьба быстро скрылась за углом.

Дед погрозил им вслед и поманил к себе Нюру. Та была и не рада, что вышла на улицу. Нехотя подошла к нему. Дед Карпо стоял, ждал, пока она его поздравит с праздником, даже руку засунул в карман, отыскивая монету, но Нюра молчала, сказала только одно слово: «Здравствуйте».

Дед нахмурил брови.

— Оце и все? — спросил он. Подождал, медленно вынул из кармана руку, повернулся и злой зашагал по снегу.

Нюра проводила его глазами и тут только сообразила, на что он обиделся. «Ну и пусть», — подумала она, и ей вдруг стало страшно. Вспомнилось, как спросил он ее, когда вез в санях через балку: «Батьку ждешь?»

И представилась ей картина: вернулись красные. Много-много их, все на конях. Уже никакая сила их не сломит. И вот батя дома, на хуторе. И живут они тихо, белых нет. И вот ночью выйдет батя в конюшню к своему коню, а кто-нибудь (этот кто-нибудь представился ей притаившимся непременно во дворе Марины) выстрелит из-за плетня, и батя упадет мертвым. «Убили ж так фениного отца», — и вдруг захотелось скорее вернуться в станицу, увидеться с Олей, со Степой, с Дашей и сказать им: «Так давайте ж что-нибудь делать, ну что ж мы ничего не делаем? Что ж то за комсомол, если ничего не делать?»

Но что делать — она толком и сама не знала. «Сесть бы на коня да помчаться к красным, да сказать им: «Терпенья нет ждать вас. Что ж вы не идете?!» и вместе с ними прискакать домой. Вот бы когда Марина взбеленилась! Нюрка на коне с красными! Глаза б у нее от злости лопнули. А Лелечка... Ой, та сделалась бы, как мел, белая, упала бы на колени и запросила бы: «Я ж с тобой, Нюра, дружила, я ж с тобой в одном классе сидела, я ж тебя в гости приглашала».

Она даже засмеялась от удовольствия.

# $ *

Под вечер к Марине съехались гости. Кроме Костика и его жены, были здесь дед Карпо со своей старухой, отец Афанасий, атаман, Иван Макарович, офицер Юрченко, лавочник Мозгалев и еще несколько богатых и влиятельных казаков из хутора и из

станицы. Марина, нарядно одетая, пригласила гостей к столу. На ней было зеленое атласное платье и дорогая пестрая шаль на плечах. Голову ее облегали толстые пышные косы, прикрытые черным вязаным шелковым чепцом. В ушах горели золотые серьги, а на полных выхоленных пальцах — массивные перстни.

— Благословите, батюшка, — попросила она.

Отец Афанасий прочитал молитву, перекрестил стол.

Шурша атласным платьем, Марина обходила стол, наливая каждому вина. Самодовольная и гордая, она улыбалась, но улыбка не делала ее веселой. Между бровей залегла у нее еле уловимая складка. Было заметно, что неотвязная мысль преследовала ее. Гости тоже были хорошо одеты, тоже шутили и улыбались, но Карповна, прислуживавшая за столом, прекрасно видела, что за шутками и улыбками у всех скрывалась тревога.

На самое почетное место, в углу под образами, Марина усадила атамана. По одну сторону от него сидел дед Карпо с супругой, по другую — батюшка.

Дед Карпо на этот раз был в черкеске темновишневого сукна, с гозырями из слоновой кости. Его гладко выбритый подбородок