— К сожалению — нет. А жаль...

— Красный или белый? — нахально спросил Мишка.

— Не знаю. Приглядись сам.

Его спокойный голос обескуражил Мишку, он сбавил тон.

— А чего приглядываться? И так видно.

< — На лбу написано? Ты вот что, милый мой, — Скубецкий взял его за пуговицу, — ты Ивана Макаровича сын, что ли?

— Ну, так. А при чем тут батька?

— А при том, голубчик мой. Понял? А не понял, так слушай: я — Скубецкий, зовут меня Виталий. Может, я комсомо-

"9. Девушка с хутора 129

лец. Не возражаешь? — вдруг засмеялся он. — А может, я и не комсомолец. Ты понял или еще ничего не понял?

— Ничего, — невольно признался Мишка, зло и растерянно поглядывая на Скубецкого.

— Ну, значит, ты еще младенец и глуп, как пробка,—захохотал Скубецкий, — а потому не лезь куда не следует. А за сим будьте здоровы, уважаемый Михаил Садыло. — И, откозыряв, пошел своей дорогой.

— Чорт! — тихо пробормотал ему вслед Мишка и уже совсем расстроенный зашагал домой. Несколько раз оглядывался на Скубецкого и, окончательно сбитый с толку, не знал, что думать.

— Большевик! — наконец, решил он и сжал кулаки.

XXXVII

Утром тетка разбудила Нюру.

— Вставай, гляди, что на улице делается.

Нюра подошла к окну. Все было засыпано выпавшим снегом. Легкими ватными клочьями повис он даже на самых тоненьких веточках.

Она задумалась. «Теперь и вовсе не доберешься до хутора. Неужели все праздники здесь сидеть?» Решила обязательно повидаться с друзьями. Вчерашний разговор с Мишкой встревожил ее. «Чего это он вдруг про комсомол заговорил? Не сам же он выдумал, значит, и другие говорят...» Улыбнулась: «Предлагал дружить...»

Принесла воды, умылась, взяла зеркальце и вдруг зарделась вся. «А ведь я и правда дивчина ничего...» Стало вдруг весело. Потом нахмурилась. «Знаю я его дружбу...» — и, отшвырнув зеркальце, принялась помогать по хозяйству тетке. Побежала в сарай за кизяками, чуть не по колено утонула в снегу.

— Хорошо? — услышала из-за плетня.

Оглянулась, захохотала.

— Лови, Дашка! — и бросила ей ком снега. Ком попал в торчавший из плетня колышек и рассыпался. — Опять зима! Сейчас выйду, ты погоди.

Живо отнесла кизяки, затопила печь, замела сор в угол—и снова направилась к дверям.

— Уже к Дашке? — остановила ее тетка. — Я тебе что сказала?

— Ни к какой я не к Дашке, а сарай припереть забыла... А хоть бы к ней, — рассердилась она. — Нельзя и слова сказать?

— Слов-то нужных у вас нет. Кабы соображать могла, так слушалась бы меня. Ничего не знаешь.

— А что знать надо?

— Иди уже, — тетка махнула рукой. — И когда это кончится?!— закричала она. — Опять будет в станице все так вот: — 13

она завертела руками в воздухе. — Дурни! Перепороли большевистских жинок да стариков, а теперь они нас скоро сами пороть начнут. Меня б не тронули, я никого не обидела, а Дашкина мать, небось, теперь на меня первая пальцем укажет.

Она подошла к Нюре.

— Может, батька твой, коли жив, вернется. Чуешь? И дашкин отец... А ну, как все они вернутся, что тогда? — она впилась в Нюру глазами. — Бросятся по своим хатам, а там только ветер гудит. Думаешь, спасибо скажут? Ой, Нюрка, что тогда в станице заварится!

Посмотрела по сторонам, продолжала тише:

— Болтают, что красные уже недалече. Ты не маленькая, понимать должна. Чем все это кончится, один бог знает. Может, еще не допустит господь...

— Чтобы батя вернулся? — перебила Нюра.

— Во! Уже и глаза, как у филина! — тетка развела руками.— Не про батьку твоего речь. Ум надо иметь, сидеть тихо. Что будет, то божья воля. Ты расспроси у. Дашки, — вдруг ласково заговорила она, — может, мать ее что знает. Осторожненько расспроси, чтоб ничего не подумала. А батька твой, что ж, пусть приходит. Не чужой... Спросит: «Где дочка?» Скажу: «Вот дочка. Жила у меня, поила ее и кормила!» Не велики ж гроши Карповна за то мне платит. Да и когда еще расплатится. А я ж ее не тороплю... Может, и вовсе грбшей не возьму с вас...

Нюра с любопытством смотрела на тетку. Никогда еще не видала она ее такой.

— Или вот, — продолжала та, — повыселяли многих из станицы, хаты их позабирали, худобу порастащили. А как вернутся они, тогда что?

— Тетя! — Нюра резким движением скинула с головы платок, — а что вы раньше мне говорили? А что вы сказали про фенькину мать, когда ее арестовали? А разве не вы жалели, что большевистских жинок мало шомполами секли? А батю моего разве вы не бранили?

— А если красные не вернутся, и у кого ты опять жить будешь?— в свою очередь спросила тетка. — Ты меня не кори. А что, как я тебе опять пригожусь? Тебя с матерью кто спасает? Кабы не дедушка, чтоб с ней было?

Нюра нетерпеливо повела плечами, но тетка не дала ей говорить.

— Не тебе такие дела решать, —- погрозила она, — вырасти сначала. А у Дашки спроси, что я тебе велела. Не слиняешь, и ничего с тобой не сделается, и Дашке от того беды не станет.

— Сами спрашивайте.

— Вот, вот, — с укором сказала тетка, — это такое твое спасибо? Хорошая ты у меня племянница...

Она с трудом сдерживала гнев, и Нюра это видела. Но ей нисколько не было жалко тетку,—наоборот, та стала ей еще 9* 13!

противней. Захотелось еще сильнее досадить ей. Но неожиданно открылась дверь и вошел дед Карпо. Не снимая папахи и даже не стряхнув с себя снега, он сел на скамью.

— Ну, здравствуйте, — помолчав, сказал он.

—■ Здравствуйте, — тихо ответила Нюра. Дед поднял глаза. Он давно уже не видел