— Когда ж ты успела вырасти? — наконец, сказал он.

На короткую-короткую минуту в его глазах даже мелькнул добрый огонек, но тут же он нахмурил брови и снова стал глядеть себе под ноги. '

— Как живете? Как здоровьице ваше? — заискивающе спросила тетка. — Может, чайку вам скипятить?

Дед точно и не слышал ее, продолжал сидеть хмурый.

— Ну-ка, — вдруг обратился он к Нюре, —■ пойди погуляй.

Нюра молча покосилась на него, на тетку и вышла из хаты. «Скрывают что-то», ■— поняла она и, остановившись в сенях, стала прислушиваться. Но как ни напрягала она слух, не могла уловить ни одного слова. Тогда она выбежала во двор и подкралась к окну. Но здесь и вовсе ничего не было слышно. Не утерпела и осторожно заглянула в стекло. Дед сидел попрежне-му на скамье и, постукивая ребром руки по столу, что-то сердито говорил тетке. Та стояла неподвижно, внимательно слушала, и вся фигура ее выражала тревогу. Боясь быть замеченной, Нюра отошла от окна, стала искать глазами Дашу, но раскрылась дверь и раздался голос тетки:

— Иди, дедушка тебе что-то скажет.

Дед стоял посреди хаты. Нюра сделала к нему шаг и здесь впервые заметила, что она уже выше его ростом. Даже папаха не спасала его. «Дед-горобец», — вспомнила она, и ей стало приятно, что его так дразнят.

— Собирайся, — сказал тот, — довезу до хутора, — и вышел из хаты. Нюра испытующе посмотрела на тетку, та пояснила:

— Дедушка скоро заедет за тобой, у него еще дела есть. Видишь? А ты говоришь, что он неласковый. Это он только с виду хмурый. Собирайся.

— А почему меня за дверь попросили?

— Все тебе знать надо. Почему да отчего... Дело у него было, говорили мы тут... Весна подходит, хлеб надо сеять...

— А при мне нельзя про хлеб говорить?

— Вот пристала!

— Знаю я, про какой вы хлеб говорили.

Однако, Нюра все же была довольна, что представился случай уехать на хутор. Хоть и небольшая была радость сидеть в одних санях с дедом, она все же согласилась ехать. Вскоре к воротам рысцой подбежали кони, она уселась позади деда, и сани тронулись. «Как же я Даше ничего не сказала?» — спохватилась Нюра, но было уже поздно об этом думать.

Кови косились на снег, но бежали дружно. Нюра посмотрела по сторонам. На улице играли мальчишки. Они сбивали палками с деревьев снег, и он осыпался сверкающей пылью.

Дорога была давно знакома. Вот и степь, и курган. Теперь он, как огромная белая папаха, стоял на пути. А вот и балка... Здесь остановили их когда-то незнакомые люди... большевики. Было страшно. «А теперь я, может быть, и не испугалась бы,— подумала она. — Тогда было хорошо, ничего я не знала, играла с Фенькой...» И вдруг встрепенулась вся. «Фенька... что она мне теперь скажет?» И уже всю дорогу не могла оторваться от этой мысли. Хотелось, очень хотелось увидеть подругу, но предстоящая встреча и радовала, и пугала. Мысли ее оборвал дед:

— Батьку ждешь? — неожиданно спросил он. Голос его был так суров, что Нюра невольно вздрогнула и посмотрела вокруг себя. Всюду лежала безмолвная белая степь, только на горизонте серели еле различимые тополя да какая-то птица черным крылом чертила белесое небо.

Дед оглянулся, и они встретились глазами. Прошло несколько секунд. Дед остановил коней. Нюре стало страшно, она впилась руками в сани, но все же ответила:

- Жду.,.

Дед еще раз поглядел на нее, потом медленно отвернулся и отпустил вожжи. Кони тронули шагом.

— Ну, жди, — наконец, тихо выговорил он.

И оттого, что нельзя было понять, ласково или сурово он это сказал, Нюре стало еще страшней. Не отрывая взгляда от спины деда, она незаметно отползла к самому краю саней. Но дед сидел неподвижно и угрюмо молчал. И только когда миновали запушенный снегом мостик и уже ясно вырисовалась застывшая в неподвижности ветряная мельница, она успокоилась и подумала даже: «А чего ж я боялась?» И тут только сообразила, что дед с ней, пожалуй, и не справился бы. А когда въехали в хутор, она даже улыбнулась. «Ох, и дура я», — упрекнула она себя. С жадностью всматривалась в родные места. Здесь она летом гуляла с Феней... А вот и старая груша, а вот и хата Марины... Кони вдруг стали.

•— Слезай, — сказал дед.

Нюра быстро выпрыгнула из саней, бросила коротко: «Спасибо вам» — и побежала домой. Дед отворил калитку и пошел к Марине.

XXXVIII

Приезду Нюры мать обрадовалась и даже обняла ее. Нюра этого не ожидала, она уже отвыкла от ласки, и не нашлась, как ответить на нее.

Поговорили немного, и каждый ушел в свои думы. Мать достала из печки борщ, молча поставила его на стол. Нюра се

ла, взялась за ложку, но молчание стало тяготить ее. Она спросила:

— Что вы, мама, такая скучная?

В другое время Карповна или не ответила бы, или сказала бы что-нибудь резкое, вроде того, что: «Гляди в тарелку, не твоя печаль», но на этот раз она вздохнула и пожаловалась:

— А чему же радоваться? Живем, не знаем, что будет завтра. А эта, — она показала рукой в окно, и Нюра сразу поняла, что речь идет о Марине, — теперь совсем на меня волком смотрит. Ходит хмурая, рвет и мечет, и прямо не подступись к ней. Праздники подошли, завтра кутью варить, Христос рождается... Она к празднику и печет и жарит. Гостей, что ли, ждет? Не пойму. Только ходят к ней казаки да по-за уголками шепчутся... Костик недавно был. И папаша наш чего-то засуетился и такой ходит грозный... Не знак что...

— Он прямо к Марине во двор и пошел, — сказала Нюра.

— Вот видишь! — еще больше встревожилась Карповна. — Во<т видишь! Что-то есть... Что-то есть, дочка, и боязно мне так, что и никогда так не было. Может, красные верх берут. Не знаю. Что оно будет? Лежу ночью и думаю. Иногда до света думаю. И про батьку твоего, прости ему бог, тоже думаю... И про тебя, дурочка, думаю. Что за жизнь, как дальше жить?

Нюра не спускала с матери глаз.

— А ты только и знаешь, что меня попрекать, — закончила та. — Тебе