Шрифт:
Закладка:
Стояла, не знала, что подумать. Еще раз внимательно посмотрела вокруг, заглянула в скрыню. Там, на дне, лежала груда скомканных тряпок, и все было почему-то осыпано золой. Под столом валялись еще какие-то вещи, среди них сильно поношенная коричневая папаха. В ней лежали пожелтевшие от времени гозыри.
— Фениного отца, — еле слышно сказала Нюра.
«Значит, Алешка здесь вот что делал...» И теперь она вспомнила, что видела у него в руке узелок.
Осторожно вышла из хаты, оглядываясь, прикрыла за собой дверь. «А где же Феня?» И снова спросила себя: «Как же попала сюда маринина тарелка?»
Вернулась домой в растерянности. Когда пришла мать, рассказала ей обо всем. Та всплеснула руками, а услышав про тарелку, невольно выдала себя:
— Ох, я дура, дура!
— Так это вы! — Нюра схватила ее за руку. — Мама, зачем от меня скрывали? Значит, вы ей носили пирожки! Мама, ну что ж вы молчите? Где же Феня? Вы ж ее видели!
— Видела. Не шуми! И чтоб ты мне про это сейчас же забыла! Побеги, собери черепки. Нет, не надо, не беги. Я сама... Ох, Алешка ж проклятый! Куда ж она, бедная, ушла? Где ж она живет? Как бы чего с ней этот бандит не сделал!
— Вы носили ей пирожки... — Чего-чего, а этого Нюра от матери никак не ожидала. — Что ж вам Феня сказала?
— Ничего не сказала. Я сунула ей пирожки и ушла.
И до позднего вечера они только об этом и шептались. Строили всякие предположения... За окном шумел поднявшийся ветер. По временам колючие снежинки, точно сухой песок, цара-144
пали стекло. Карловна вышла во двор, прикрыла ставни. Вернулась запорошенная снегом, сказала, вздыхая:
— Метет... Ветер — аж щекам больно.
И поплотнее прикрыла печную заслонку. На столе скупо светила лампочка. Карловна поправила фитиль и пожаловалась:
— Керосин кончается*. — И добавила с завистью: — А у этой жаднюги еще целый бочонок в погребе.
— Хату бы ее тем керосином облить да запалить, — с досадой отозвалась Нюра.
Карловна вспомнила недавний разговор с Мариной, испугалась:
— Совсем ты бешеная! Что ты языком мелешь!
— А вам жалко ее?
— Пусть она пропадет пропадом... А глупости не говори.
Мать села за стол, принялась перешивать нюрину юбку. Кто-то постучал. Она насторожилась. Насторожилась и Нюра. Снова раздался стук, и—чей-то тихий голос:
— Тетя, пустите...
Нюра подбежала к дверям и быстро открыла их. Вошла Феня. Она была вся в снегу, даже ресницы ее покрыл иней. Стояла, вздрагивала, с изумлением глядела на Нюру, которую она никак не ожидала встретить здесь, и силилась вспомнить приготовленные слова, которые всю дорогу твердила, чтобы объяснить Карловне свой приход.
Нюра бросилась к ней. Молча стряхивала с подруги снег, стаскивала с нее рваный платок и пальтишко и, только усадив на скамейку, спросила:
— Где была? Что с тобой?
Карловна поспешно закрыла дверь на крючок, посмотрела на окна, уменьшила в лампочке и без того маленький огонек и тоже спросила:
— Что с тобой?
— Совсем обмерзла я, — все еще дрожа, ответила Феня, и на скулах у нее заблестела влага — то ли от слез, то ли от от-, таявших ресниц.
Робко и путано, сбиваясь, рассказала она свою историю:
— Как маму взяли, осталась я в хате одна. Ночью страшно, не сплю. Утром глянула — сарайчик пустой, корову и лошадь увели, цыбарка перекинута.. Что делать? Я сарайчик прикрыла, плачу, пошла к курам, покормила их. Думала: порезать? Все равно их не станет, а резать не могу. Никак не могу. Я их в хату загнала. Ночью лежу, не сплю. Кушать хочется, а от мамы что осталось? Ничего не осталось. Думала бросить хату, уйти, а куда — не знаю. А раз ночью лежу... Ой, так я испугалась!
Она вздрогнула и заплакала. Потом пугливо посмотрела вокруг себя и спросила Карловну:
— Тетя, вы не браните, что я пришла?
10. Девушка с хутора
145.
— Ну тебя! Сиди. Расскажи, что было, — растерялась Кар-повна, а сама опять покосилась на дверь.
— Мама! — Нюра показала глазами на хлеб.
Карповна поняла и утвердительно кивнула головой.
Феня продолжала:
—■ Как глянула я в окно, а там Алешка. К стеклу прижался, глядит. Я как закричала! Ой, Нюрка, и кричала ж я! Ничего не помню. И на другую ночь—тоже. Я и убежала из дому. Настал вечер, снег пошел, темно, я и ушла в заброшенную хату, что у старого колодезя. Помнишь? И сижу там... А на чем спать? Крыша сломана, и окна выбиты. Холодно... Я днем дома, а ночью — опять туда. Подушку и одеяло перетащила... В уголок забилась, дрожу. Как раз под праздники было, когда вы мне пирожки давали... — она повернулась к Карповне, — а тут метель, я и обмерзла вся. Думаю: пирожки давали, значит—жа-леете, пойду я в вашу хату, может—не прогоните. Иду, а сама робею. Дошла до нашей улицы, заглянула в свою хату. Смот-рю—замка нет, скрыня сломана, батина папаха мне прямо под ноги попалась. Тут я уже прямо к вам. Что мне делать?..
И снова залилась слезами. Ее с трудом успокоили, накормили. Карповна испуганно смотрела на Нюру, как бы спрашивая у нее совета: надо было решать, как поступить с Феней. Дать ей приют? А если люди об этом узнают? Нет, на это Карповна не могла решиться! «И не прогонишь же, — думала она. — Вот несчастье! Вот на мою голову опять беда!»
Нюра внимательно следила за матерью. Знала она ее и угадывала каждую ее мысль. Наконец, Карповна сказала:
— Давайте спать. Ничего не выдумаешь.
Нюра облегченно вздохнула. Она несказанно была рада, что хоть на этот раз не пришлось спорить с матерью.
— Вы не бойтесь, — сказала она ей, не стесняясь присутствия Фени. — Никто не узнает. Мы ей на печке постелим, и пускай она там будет. А как пройдут праздники, она в станицу уйдет. Там мы устроим, где ей жить.
— Кто это мы? — удивилась Карповна.
Нюра спохватилась, а потом решилась и сказала:
— Вы думаете, в станице большевиков мало? У меня, мама, есть люди, я знаю...
— Про что
