полчище недовольных мух. Леший говорил, что мухи придирчивые и лепятся к ханурикам не раньше третьей недели, когда их раны разжижаются и становятся сочными. А ещё Леший говорил, что по размеру личинок можно с точностью посчитать, когда ханурик обнулился. Мне точных подсчётов не требовалось. Я знал главное: если бы мы пришли сюда недельки на две раньше, возни было бы меньше.

По кустам нашлось с три десятка тел. В коричневых ватниках и камуфляжных штанах, они казались вросшими в землю. Почти все – жабы, то есть почерневшие, липкие и вонючие. Малого вырвало прямо в маску. Он вернулся к дороге отдышаться и заменил маску портянкой, а мы с Кирпичом взялись за ближайшего ханурика. Подняли не сразу. У него слезла кожа с кистей рук, будто перчатки сползли. Мятые перчатки с ногтями. Когда я отряхнул верхонки и попробовал покрепче ухватиться за запястья, легко отделились и сами кисти. Браться за оголившиеся кости предплечий я не стал. Так, глядишь, разберём ханурика по частям. Ухватился за рукава, и мы с Кирпичом кое-как донесли расползавшуюся жабу до телеги. Других таскали на плащ-палатке. В кустах с ней неудобно, но деваться было некуда.

– Ну? Чего зависли? – крикнул я остальным.

Кардан выругался. Отгоняя мух и позвякивая шумихой, подцепил своего ханурика крюком за пояс. Сам того не сдвинул. На помощь Кардану поторопился Малой. Работа пошла привычным ходом.

Сифон намотал поверх маски портянку, и Кирпич посмеивался над братом. Калибр додумался подсунуть под маску каких-то листьев, но задохнулся, полез выгребать листья и верхонкой перепачкал лицо. Закашлялся от отвращения и окончательно развеселил Кирпича. Простуженный, тот скорее рычал, чем смеялся. Кардан продолжал невпопад орудовать крюком. Сразу было видно, что в вылазки с поисковым отрядом они с Калибром ходили нечасто.

Ханурики в оврагах попадались совсем раскисшие, а те, что лежали повыше, встречались с расклёванными глазами. Мы поднимали усиженного мухами ханурика, бросали его на плащ-палатку, тащили через подлесок, потом затягивали в телегу, а мухи, одуревшие, слипшиеся в тёмно-зелёное месиво, отказывались улетать. Когда же их придавливало сверху, наполняли телегу надрывным мушиным гулом.

Малой и Кардан выбрали ханурика поцелее, однако он ватником и штанами зацепился за ветки и отказывался выползать из кустов. Малой, намучавшись, решил раздеть ханурика. Начал с ватника и обнаружил, что тот надет на голое тело. Отстегнул и отвернул борт, а с ним отвернулась и кожа. Малой поспешно запахнул ватник и ещё долго застёгивал его, сражаясь с непокорными пуговицами. Потом взялся срезать цеплючие ветки ножом. Малой, конечно, был странный, но ничего, работал наравне с другими и нос не воротил. Я иногда забывал, что Малому шестнадцать лет.

В такие минуты не верилось, что через два месяца я действительно поеду домой. Да хоть бы и через три. Полгода! Я бы согласился ждать полгода, только бы уж точно знать, что увижу родных.

Вернувшись на гравийку с очередным хануриком, мы с Кирпичом отошли отдохнуть. Не сказать, что в стороне от телег воняло ощутимо меньше, но дышалось полегче. К нам присоединились Кардан и Малой. За ними увязался и Фара. Кардан, дурак, достал самокрутку. Решил закурить, чтобы отогнать запах разложения и перебить привкус тухлятины. Я думал промолчать, но всё же предупредил, что от папиросы станет хуже. Кардан не послушал. Чиркнул спичкой и сделал первую затяжку. Его повело. Кардан упрямился. Затянулся сильнее, и его моментально вырвало, он даже не успел отвести папиросу от губ – она так и вылетела вместе с блевотиной.

Кардан повалился на колени. Между приступами рвоты косился на меня с испугом. Думал, я буду над ним насмехаться, а мне бы это и в голову не пришло. Малой хотел помочь Кардану. Тот отмахнулся и от резкого движения опять скорчился. Не дожидаясь, пока он очухается, я заменил маску портянкой, и мы с Кирпичом вернулись в подлесок.

Сифон и Калибр без присмотра застопорились. Ошалелые, стояли над хануриком и соображали, как его подцепить и выволочить на плащ-палатку. Я сказал им, чтобы они не тупили, а уж если тупят, то пусть лучше идут подышать на гравийку.

Пока мы возились с жабами, Фара мешался у нас под ногами. Роняя банную шапку с катафотами и вновь нахлобучивая её на шапку шерстяную, он шарахался в кустах, забирался в овраги, что-то бубнил, выдёргивал застрявшую в ветках сумку и осматривал её, переживая, как бы не порвать износившийся брезент. Ненароком наступил одному ханурику на грудь, и у того из горла вышел газ – с таким звуком, будто ханурик жалобно вздохнул. Фара дёрнулся, хотел отпрыгнуть, но поскользнулся и, загремев шумихами, ухнул жабе на живот, отчего газ теперь вышел из зада.

Фара побледнел, но сам же первый рассмеялся, а его смех подхватили остальные. Подлесок взорвался хохотом. Нас, наверное, было слышно на километр в округе – один Сифон ржал в три глотки, – но воронов и это не отпугнуло. Они даже клювом не повели. Сидели на ветках и безучастно наблюдали, как мы забираем их добычу.

Смех оборвался так же резко, как и начался. Все вернулись к работе.

Фара отряхнулся, подобрал упавшую шапку и вновь подлез к потревоженному ханурику. Задачей Фары было собирать жетоны, которые сам Фара называл мундштуками. Он прятал их к себе в сумку. Кольца, крестики и тому подобное не трогал, но, если находил ценность вроде дорогого портсигара, сваливал в отдельную кучку на дороге. Туда же стаскивал пистолеты, автоматы, гранаты, магазины, ну и вообще всё огнестрельное и взрывное. Карандашом заносил каждую находку на листок описи, а листок передавал мне, чтобы я в свою очередь передал его нашему командиру, то есть Сухому, или непосредственно командиру какой-нибудь трофейной команды.

Покончив с хануриками, я погрузил в сетку небогатую добычу Фары и уставился в листок, будто мог прочитать составленный список. Знал, что Фара не Сивый и скорее удавится, чем что-нибудь зажмёт, но в присутствии Кардана хотел показать, что в целом контролирую происходящее. Только вот Кардану сейчас было не до меня. Его хорошенько прополоскало после той папиросы. Я всё равно пробежался по убористой описи, кивнул и лишь затем скомандовал:

– Двинули.

Гружёные телеги загромыхали по гравийке. Хотелось скорее убраться подальше от мясорубки. Мы забрали её вонь с собой, и я понимал, что она будет сопровождать нас до самого «Зверя», однако лес поредел, задул лобовой ветер и стало как-то посвежее. Мы сняли с лиц портянки. Чуть позже остановились отдохнуть. Сели с наветренной стороны от телег. Кирпич и Сифон на двоих закурили одну самокрутку и с