Вот куда его понесло? Я бы не удивился, узнав, что Сивый просто сбежал. Я бы даже вздохнул с облегчением. Но бежать-то некуда. Было бы куда, я и сам, наверное, давно сбежал бы.

* * *

– Куда дальше? – спросил Кирпич разложившимся голосом.

Он умудрился простыть после вчерашней ночёвки в лесу.

– Туда, – я махнул рукой в сторону пригорка.

– Уверен? – уточнил Кардан.

Кардан с Калибром, Сифоном и Малым отправились с нашим отрядом в вылазку. Работы предстояло много, и мы вышли от «Зверя» с тремя телегами. Кардан выполнял мои команды – зря, что ли, весь мозг вынес разговорами про дисциплину? – но ловил любую возможность усомниться в правильности каждого принятого мною решения и этим подбешивал. Сказалось и отсутствие Сивого. Кардан не поверил словам про наводку на старое захоронение.

– Уверен, – спокойно ответил я.

– Отлично! – Кардан кивнул Малому.

Загремев шумихами, они потащили телегу на подъём.

За пригорком начался спуск, но идти стало тяжелее. Прогонистые сосны целились в небо штыками горелых макушек, а под ними пластался песчаный зыбун. Колёса вязли. Берцы погружались по щиколотку, и шаги давались с натугой. Кардан с осуждением посмотрел на меня, будто я нарочно выбрал путь посложнее. Он бы сперва разобрался с клапанами на регенераторах, а потом бы строил из себя умного. Тоже мне механик… Хотя чего тут, у нас в команде все были такие: Черпак – тоже мне повар, Сыч – тоже мне механик-водитель, Фара – тоже мне грамотей. Не мы решали, чем заняться на «Звере».

– Опять пропал? – поравнявшись со мной, спросил Калибр. Он стоял за своей перекладиной справа, а я за своей – слева.

В команде каждый успел расспросить меня о Сивом. Даже Малой, обычно молчаливый и замкнутый, ночью приходил поболтать о том о сём, а на прощание как бы невзначай бросил: «Сивый-то где?» Всем было любопытно. Они бы и Фару растерзали вопросами, да только я после вчерашнего не отпускал Фару ни на шаг. И Кирпичу запретил болтать лишнее. К нему особо и не приставали.

– Мародёрит, наверное? – не успокаивался Калибр.

Я пожал плечами. Калибру нас малость отбитый и с приступами, но, если не показывает отбитость и не валится в судорогах на землю, в целом неплохой. В любом случае откровенничать с ним я не собирался. А Сивый, да, мог и мародёрить. За ним подобное водилось. Ну, многие подозревали, что он мародёрит, хотя с поличным не ловили. У Сивого и щелкунчик имелся. Приблуда вроде навороченных пассатижей, чтобы перекусывать колючую проволоку. Это по словам Сивого. Черпак болтал, что щелкунчиком ханурикам разжимают челюсти, выдёргивают золотые зубы и оттяпывают распухший палец, когда надо снять золотое кольцо. Челюсти, разжимаясь, щёлкали, вот приблуду и назвали щелкунчиком. Черпак за болтовню словил от Сивого синяк. У него глаз не открывался дня три. Леший тогда заступился за Черпака, и второй глаз уцелел.

Пробравшись через сосняк, мы вытолкали телеги на бетонку и остановились очистить колёса от грязи. Разблокировали трещотки и покатили дальше. Добрели до лопастного зада ракеты, воткнутой в обочину. Вокруг сохранилось ограждение с обрывками красно-белых лент, однако ракета проржавела и опасений не вызывала. Отмеченная в навигаторе, она была нашим ориентиром, и мы с грохотом съехали на ближайшую гравийку.

«Зверь» вчера затормозил у реки. Первый паром утонул – по нему ночью прилетело, – а мост, хоть и железобетонный, не выдержал бы «Зверя», вот мы и застряли в ожидании второго парома. Оно и к лучшему. Иначе я бы не выдернул в вылазку почти половину команды и пришлось бы мне, Кирпичу и Фаре делать ходки три-четыре. По такому случаю к нам присоединился даже Калибр, а реже его со «Зверя» спускался только Сыч. Тот вообще безвылазно сидел в кабине – и спал там, и ел, разве что отлить выбирался наружу.

Гравийка тянулась битая. Чем дальше мы заходили, тем чаще встречались воронки. Под колёсами лязгали обломки снарядов, хрустело битое стекло. Попадались чёрные кузова выгоревших машин и сгруженные баррикадой шины. В одной легковушке с расстрелянным лобовым стеклом сидел ханурик. Ну как – сидел… Он почти истлел и отчасти смешался с барахлом, которое пытался увезти.

В навигатор я не заглядывал. Гравийка вела прямиком к нужному месту. Да и вонь стояла такая, что тут с закрытыми глазами не заблудишься, если, конечно, не придурнеет. Вот Фаре придурнело. Он первый натянул маску. Нежный. Неумел бы писать, никогда бы не попал в поисковый отряд. Сидел бы с Кротом на топливных резервуарах и радовался жизни.

На ветках показались вороны. Какие-то драные, контуженые. Они не обратили на нас внимания и не шелохнулись, когда Сифон махнул им рукой. Сифон был суеверный. Не любил ни воронов, ни голубей. Кирпич, в отличие от брата, подобными закидонами не страдал, иначе с ним в вылазках было бы хуже, чем с Сивым.

Вонь усилилась. Фара теперь и защитные очки нацепил, чтобы глаза не слезились. Малой, Калибр и Сифон надели маски. Кирпич пока терпел. И я терпел. От вони щекотало в горле и выворачивало грудь, но я заставлял себя дышать носом. Не хотел уступать Кардану, а Кардан держался долго. Я упрямился даже после того, как он сдался. Надел маску лишь вслед за Кирпичом.

Заметив, что в подлеске справа вьются мухи, я крикнул:

– Стоямба!

– Здесь? – недоверчиво спросил Кардан.

– Можешь переть дальше, – огрызнулся я и выдернул из провисшей сетки между оглоблями свой вещмешок.

Мы пришли с полной выкладкой. Подготовили плащ-палатки, облачились в фартуки, нарукавники и верхонки, достали короткие мясницкие крюки и металлические грабли – так мы называли шест с зубьями на конце, которым вообще-то чаще пользовался печной отряд. Спустились в подлесок и поначалу ничего не заметили, но я знал, что мухи не обманут. С каждым шагом их становилось больше. Зелёных, крупных, с глухим шлепком стукающихся о фартук. Фара их ненавидел. Однажды муха залетела ему в рот, а он с испугу её проглотил. Вспомнив тот день, я усмехнулся, а потом увидел стреляные гильзы.

– Где-то тут, – сказал я.

Кардан что-то пробурчал через маску. Я не разобрал слов. И хорошо, а то мог бы вспыхнуть и ответить. На зловонных мясорубках лучше молчать. Без того тошно.

Я приметил подпалённые ветки и коричневые, почти чёрные пятна крови на листьях. Следом разглядел и первого ханурика. Он распластался в кустах, вывернув руки и ноги. Головы у него не было. Рядом лежал второй. Я протиснулся в кусты, и надо мной взвилось