В этот момент в ворота вошел полицмейстер. Едва оглядевшись, он сразу направился ко мне.

– Ступай, Федор, – отпустил я дворника. – Но будь недалеко – может статься потребуешься.

Выслушав мой короткий доклад о произошедшем, Александр Григорьевич несколько побледнел, с опаскою посмотрел на дверь подвала и, крякнув, заложил руки за спину. Оно и мне не особенно хотелось спускаться в подвал, но тут, на наше счастье, дверь его распахнулась и трое дюжих полицейских выволокли визжащего и крутящегося наподобие червяка юношу. За ним показалась невозмутимая физиономия Розенплентера.

– Его сразу в лечебницу нужно, – имея ввиду юношу, сказал доктор. – Не думаю, что в ближайшее время можно будет с ним разговаривать.

Полицмейстер хмуро кивнул городовым и те поволокли несчастного к воротам.

– А картинка-то знакомая, Иван Иванович, – продолжил меж тем Владимир Карлович. – Одно в одно как на Шацкой, в доме купчихи Дюжевой – сердечный удар. Я бы сказал, опять же, как и на Шацкой, что их всех что-то до чрезвычайности напугало, вследствие чего и произошел разрыв сердечной мышцы. Хозяйку, по-видимому, удар так быстро хватил, что она сразу скончалась, не сходя с места. Да и мужчины-то не на много ее пережили, может миг какой-то спустя померли. А младший, Семен, возможно, покрепче оказался. Всего лишь рассудка лишился. Хотя… Кто знает, что хуже, – проявил, наконец, некие человеческие чувства невозмутимый эскулап. – Смерть наступила не ранее полуночи. Внешних повреждений на трупах не обнаружено. Это все.

Слегка кивнув нам, он был таков. Полицмейстер недовольно покосился ему вслед, по своему обыкновению пожевал сухими губами, но ничего не сказал. Взаимная неприязнь Владимира Карловича и Александра Григорьевича была давней. Как-то раз, тогда еще городской пристав Дорошенко сильно обидел недоверием земского врача Розенплентера. Но это совсем иная история. Ныне не досуг…

Меж тем осмотр подвала никаких особенных улик не дал. Тут даже и пыли-то не было, как в доме Дюжевой. Но, что интересно, здесь имелись такие же свежие отверстия в стене, что и в доме на Шацкой улице – одно расположенное пониже, другое повыше. Однако, мусора, как то осколков кирпича и штукатурки, не было.

Полицмейстер поморщился, как от зубной боли и вопросительно глянул на меня.

– Теперь уже очевидно сходство смерти Владимирова на Шацкой с нынешним происшествием. Кроме того, имеются подозрения, что под видом Петра Ежецкого действовал некто неизвестный, заманивший с непонятной целью Владимирова в дом Дюжевой, где тот и скончался, – и я рассказал начальству о своей встрече с Ежецкими.

– Да-да, Иван Иванович, – сокрушенно вздохнул полицмейстер. – Вы оказались правы. Надобно по обоим случаям провести тщательнейшее расследование. Однако… э-э… Надо бы без огласки… Ни к чему обывателей-то пугать. Вы уж, голубчик, озаботьтесь.

Я неопределенно пожал плечами. Ну, дворню можно на время расследования под административный арест поместить, для пресечения разглашения сведений. Но потом-то? А впрочем, подумалось мне, там уж поглядим.

Я проводил господина полицмейстера до коляски, затем вернулся во двор, где мой помощник о чем-то оживленно разговаривал с длинным и тощим как жердь городовым. Завидев меня, он возбужденно замахал руками:

– Иван Иванович, сюда! Тут дело такое, что это уж давно тянется!

– Что тянется? – не понял я. – Ты, Иван Владимирович, так-то не шути. Благо их высокоблагородие отбыли. А то б тебе на орехи досталось!

– Да вот! – с радостной улыбкой юноша ткнул пальцем городового в грудь. – Ну, говори, Шишкин!

Полицейский растерянно дернул себя за ус:

– И попутал же бес меня ляпнуть!

Видимо, мое упоминание о недовольстве полицмейстера так на него подействовало.

– Ты, Шишкин, не причитай, а дело говори. Ежели это касается преступления, то ты, как лицо, состоящее на охране спокойствия обывателей, молчать не должен, – ласково, как малого ребенка, начал уговаривать его Пульхров.

Городовой кашлянул, помялся и выдохнул:

– Я уж такое видал! – Он ткнул прокуренным пальцем себе за спину.

Признаться, я слегка опешил. А довольный помощник победно глянул на меня и нетерпеливо подтолкнул городового в бок, мол, продолжай.

– Так точно, видал, – подтвердил тот. – Аккурат перед Николой Вешним8.

– Ты не тяни, Шишкин, – опять толкнул городового Пульхров. – Говори толком!

Тот покосился на нетерпеливого чиновника и, снова тронув усы, продолжил:

– Стало быть, я тогда нес службу на площади у трактира в Хомутовской слободке. И вот за складами там нашли двух девок мертвых. Тож с вылупленными глазищами да рожами перекошенными. Приезжали господин помощник пристава Чернявский, осматривали. Да выбранили нас со старшим городовым Егоршиным. За то, что зазря прогоняли – никаких, говорят, следов насилия-то нету, стало быть померли сами. Может марафету обнюхались, а может с перепою, аль с похмелья. Что с них, желтобилетных, взять.

– Это что ж, проститутки были?

– Так точно, ваше выскобродь! Как есть гулящие! Сонька Рыжая да Глашка Метла. Они там, у трактира и промышляли. Кот9 ихний – Мишка Груздь. Нашел покойниц один из ломовиков, что на складах обретаются. Забрел по нужде малой за склады, да и обомлел. Мне сразу сообщил. Я вызвал Егоршина, а потом и господина пристава. Вот, стало быть, и все, – развел он длинными как весла руками. – Соньку ейные родители забрали, они в Соломенских двориках проживают. А Глашка та безродная. Ее за счет казны на бугре за Тамбовской заставой закопали.

Чего-либо еще рассказать городовой не мог. Следовало выяснить у Чернявского что там да как было. А еще опросить второго полицейского, бывшего на месте происшествия в Хомутовке.

По счастью, старший городовой Егоршин был тут же – стоял у ворот злосчастной усадьбы, отгоняя любопытствующих. Увы, он мало что добавил к рассказу Шишкина. Следов насилия на телах покойниц, либо беспорядка в одежде, действительно не было. Лежали они рядком у стены сарая, за высокими кустами крапивы. Лежали поврозь. Крапива и трава рядом с трупами была примята – либо покойницы сами прошли к месту своей смерти с близлежащей тропки, либо их туда кто-то пронес. Точнее сказать городовой затруднялся. При себе имели только желтые билеты да денег почти по рублю у каждой. Значит, грабежу не было.

Осмотр места происшествия был уже окончен, и я отправился в управление, поручив городовому Шишкину разыскать и доставить ко мне Мишку Груздя.

Кот оказался лупоглазым нагловатым парнем в шикарном черном казакине, полосатых гамашах, рубахе красного атласа и начищенных до блеска сапогах. Он дурашливо поздоровался, коснувшись лакового козырька картуза и, не дожидаясь приглашения, вальяжно сел на стул, закинув ногу за ногу.

Городовой Шишкин, несколько покоробленный таким поведением Мишки, кашлянул в кулак.