— Боевое ранение? — спросил он.

Я кивнула, зная, что он почувствует мой ответ из-за нашей близости. Это была та часть, где он отступает и смотрит на меня с жалостью.

Я заставляла других солдат делать это, и знала, что на самом деле они больше не видят меня, а думают о людях, с которыми они служили, чувствуя ужасный укол вины выжившего за то, что он выбрался из какой-то адской дыры невредимым, когда так много других — нет.

Джейкоб не отстранился и не посмотрел на меня с жалостью. Он осторожно положил руку на мое поврежденное бедро и наклонился ко мне.

— Что случилось?

По какой-то причине наша вынужденная близость сделала разговор об этом легче, чем обычно. Может быть, это было потому, что он зарылся носом в мои волосы, и мне не нужно было смотреть на него, когда я говорила, или потому, что он отреагировал не так, как я ожидала, или, может быть, это было потому, что, как Ночной Сталкер, я знала, что он видел дерьмо похуже, чем я, и мог понять, что я собиралась рассказать.

— Мы попали под сильный огонь во время осады Коломыи, — сказала я ему.

— Украина? — спросил он, его голос был достаточно низким, чтобы в нем было немного рычания.

Я снова кивнула, вспоминая короткую, но кровавую теневую войну, которую США вели с Россией после того, как они заявили свои права на Крымский полуостров, а затем попытались втянуть остальную Украину обратно в лоно нового СССР.

— Шасси было повреждено во время боя, — сказала я. — Наш пилот был вынужден совершить аварийную посадку на грунтовой дороге за городом. Двигатель номер четыре врезался в землю. Его корпус треснул, а маслопроводы разорвались, разбрызгав повсюду реактивное топливо. Должно быть, что-то вспыхнуло, потому что загорелось правое крыло.

— Это не объясняет твою ногу, — промурлыкал он мне на ухо.

Я сделала глубокий вдох.

— Наше оборудование сломалось во время крушения. Мою ногу придавило, когда я пыталась отпрыгнуть подальше. Потребовалось четверо товарищей по команде, чтобы освободить меня. Они чуть не сгорели заживо в процессе.

— Пилот? — спросил он.

— Это была не ровная дорога, — сказала я. — Нос прогнулся после того, как мы врезались. Он был раздавлен.

Таковы были факты. Прямолинейны, без излишеств. Это была стандартная история, которую я рассказала. Если я не позволяла себе думать об этом, иногда это было все. Иногда я не видела, как земля несется на нас через открытые двери отсека. Я не почувствовала, как наш самый молодой член экипажа изо всех сил сжал мою руку. Я забыла, как мне было страшно, когда нас с ней разорвало на части во время того первого сотрясающего удара. Я не слышала скрежета металла по грязи и камням или мучительного стона стали, когда она прогибалась под огромным давлением, на которое никогда не была рассчитана. Я не чувствовала, как мое тело ломается под невозможным весом. Не слышала, как мои товарищи по команде кричат надо мной, когда я то погружаюсь в сознание, то выхожу из него. Не чувствовала невыносимый жар близкого пламени или мой ужас от того, что меня оставят позади и сожгут заживо.

— Я помню ту аварию, — сказал Джейкоб. — Я был, может быть, в пятидесяти милях оттуда.

Волна удивления быстро положила конец грозившим вырваться наружу слезам. Он был там? И достаточно близко, чтобы мог увидеть наш самолет, если бы посмотрел вверх в нужное время?

Было странно думать, что он был в том же месте, что и я, в худший день моей жизни, и все же это заставляло меня чувствовать себя еще ближе к нему, наша близость теряла свою вынужденную остроту и превращалась во что-то гораздо более опасное.

Я не спрашивала его, где именно он был и что делал на окраине Коломыи. Ответы могли быть засекречены, а это означало, что мы оба отправимся в тюрьму, если он расскажет мне, и мне не нравилась идея провести остаток своих дней в Ливенворте.

Он снова сжал мое бедро, ох, как нежно, и отступил назад.

— Мне жаль, что это случилось с тобой.

У меня закружилась голова. Может быть, он все-таки не был альфа-придурком. Может быть, я была сукой, что судила о нем слишком рано.

— Спасибо, — сказала я.

— Готова подняться?

Я кивнула, все еще пытаясь взять себя в руки.

Он подвел меня к задней двери небольшого особняка из бурого камня. Мы находились в старой части центра города, где здания врезались друг в друга, как рядные дома, и где еще не началось облагораживание.

— Сколько лестничных пролетов? — Спросила я.

Он придержал для меня дверь, пропуская вперед.

— Два.

Я посмотрела на первый и вздохнула. Я прекрасно могла спускаться по лестнице, но иногда подниматься было нелегко, как сейчас, когда я уже устала и вся моя нога пульсировала от резких вспышек боли.

Джейкоб остался позади меня, позволив взять инициативу в свои руки и задать наш темп. Я поставила левую ногу на нижнюю ступеньку, глубоко вздохнула и начала подъем. Мой тазобедренный сустав запротестовал. Моя голень болела и не двигалась, как будто ее удерживала одна гигантская шина. Кости моего колена, казалось, превращались в пыль из-за металла, который сдерживал их на месте. Я стиснула челюсти и продолжала идти, держась рукой за поручень, чтобы оттолкнуться.

После того, что показалось нам маленькой вечностью, мы добрались до последней площадки. Я остановилась перед дверью Джейкоба и перевела дыхание. Лучше бы по другую сторону этого был чертовски удобный диван.

— Пожалуйста, скажи мне, что у тебя есть аспирин, — сказала я.

Джейкоб проскользнул мимо меня и вставил ключ в замок. Или он пытался это сделать. От легкого нажатия его руки дверь со свистом открылась. Я посмотрела вниз и увидела теперь уже очевидные признаки взлома.

Джейкоб тоже. Он отвернулся от дверного проема, вытаскивая пистолет из-под куртки. Я одновременно выдернула свой, уронив сумочку на пол рядом с собой. Благодаря нашей военной подготовке мы держали наше оружие идентичным образом: дуло повернуто к полу, правая рука обхватывает рукоятку, левая рука под ней, указательный палец вдоль ствола.

Наши взгляды встретились. Он отпустил левую руку и сделал несколько странных жестов в мою сторону.

— Я не говорю по-армейски, — прошептала я.

Он послал мне непроницаемый взгляд и присел на корточки, готовый высказать свое мнение. Большинство людей, держащих пистолет, по умолчанию целятся на уровне груди. Если бы Джейкоб спустился ниже, у него было бы больше шансов застать врасплох того, кто был внутри. Проблема была в том, что