Виктор не дрогнул. Он ничего не ответил, лишь чуть сильнее сжал кулаки. Холод руны, прижатой к его груди, пронзил его до самого сердца. Он понял: кардинал знает. Но как? И что он будет делать? Теперь игра приобрела новый оборот.

Молчание повисло между ними, густое и тягучее, как смола. Пламя в камине потрескивало, отбрасывая пляшущие тени на стены, словно живые существа, наблюдающие за их молчаливой дуэлью. Де ла Круз медленно прошёл к столу, покрытому пергаментами и латунными инструментами, похожими на алхимические принадлежности. Он взял со стола небольшой кинжал с рукоятью из полированного обсидиана.

— Я ценю твою верность, Виктор, — спокойно сказал кардинал, не отрывая взгляда от кинжала. Его голос был спокоен, но в нём прозвучало что-то такое, что заставило Виктора напрячься. — Ты всегда был мне полезен. Верный и максимально эффективный Однако иногда… иногда верность может стать слепой. А слепая преданность опасна.

Он поднял взгляд, и его нефритовые глаза встретились со взглядом Виктора. В них не было гнева, не было осуждения. Была только глубокая, непроницаемая пронзительность, и казалось, что он видит его насквозь.

— Ты знаешь, где он, — продолжил Альфонсо, медленно крутя кинжал в руках. — Ты знаешь, что это за руны. И ты знаешь, чем это может закончиться.

Виктор по-прежнему молчал. Он чувствовал, как холод руны на его груди становится всё сильнее. Де ла Круз улыбнулся. Не доброй улыбкой, а скорее улыбкой человека, который знает больше, чем все остальные. Он всё так же спокойно положил кинжал обратно на стол.

— Тогда расскажи мне всё, Виктор, — сказал он спокойно. — Расскажи мне о том, что ты знаешь. И мы посмотрим, насколько сильна твоя верность.

Виктор сделал глубокий вдох, словно собираясь с духом для долгого погружения в холодные воды правды. Он вытащил из-под рубахи истёртый лист пергамента, его пальцы слегка дрожали. Руны на нём казались ещё более тусклыми в полумраке комнаты, но от них по-прежнему исходило неприятное ощущение холода.

— Это… отрывок из Гоэтии, — прошептал он, его голос звучал хрипло и с трудом. — Книга царя Соломона. Я нашёл его… в руинах храма.

Он поднял пергамент так, чтобы Альфонсо мог его рассмотреть. Кардинал внимательно изучал руны, его лицо было невозмутимо, но в его глазах мелькали искры интереса и чего-то ещё, чего Виктор не мог определить.

— Гоэтия… — прошептал Альфонсо, словно пробуя это слово на вкус. — Интересно… Я и не полагал, что она до сих пор сохранилась. И тем более, что кто-то сможет её найти.

Он взял пергамент у Виктора, его пальцы легко коснулись древних рун. В комнате повисла тяжёлая тишина, прерываемая лишь треском внезапно вспыхнувшего камина. Альфонсо, не отрывая взгляда от пергамента, проводил пальцем по древним рунам, словно ощупывая невидимые рельефы. Его дыхание участилось, становилось всё слышнее в царящей тишине. Лицо его, и без того бледное, побелело ещё больше, губы сжались в тонкую линию. Казалось, пергамент не просто передавал информацию, а всасывал в себя душу Альфонсо, вытягивая из него самую сущность.

Затем, медленно, с явным усилием, он оторвал взгляд от пергамента. Его глаза, обычно скрывающие глубину знаний и опыта, теперь были расширены, заполнены не просто удивлением, а неким беспокойством, преисполненным ужасающей глубиной. Взгляд был не направлен на Виктора, а сквозь него, словно Альфонсо видел что-то за его спиной, что-то невидимое и ужасающее. В этих глазах Виктор увидел не только понимание содержания пергамента, но и предчувствие того, что ждёт их обоих в будущем. Тишина в комнате сгустилась, став тяжелее и более напряженной, чем раньше. Воздух казался пропитанным неким невидимым страхом, вещим предзнаменованием грядущих событий.

— Что ты чувствуешь, Виктор? — спросил он тихо. — Когда ты держишь это… в руках?

Виктор закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях.

— Холод… — прошептал он. — И… пустоту. Но не такую, как раньше. Это… как бы пустота, заполненная чем-то… неизведанным. Возможностями.

Альфонсо улыбнулся, на его лице играла сложная игра эмоций.

— Возможности… — повторил он. — Да, Виктор, возможности. Большие возможности. Теперь нам нужно подумать, как использовать эти знания… во благо Царства Божьего.

— Но как? — сухо спросил Крид, его голос был лишён всяких эмоций, словно он говорил о погоде, а не о планах истребления целых орденов. Он внимательно наблюдал за кардиналом, стараясь уловить малейшее изменение в его выражении лица.

Альфонсо де ла Круз медленно повернулся к камину. Его силуэт, вытянутый и изысканный, танцевал в пляшущем свете пламени, становясь то резким и острым, то размытым и неопределённым. Камин был не просто источником тепла, а живым организмом, дышащим и пульсирующим в такт неизвестному ритму. Пламя меняло цвета, переливаясь от ярко-оранжевого до бледно-голубого, словно отражая тайные процессы, происходящие за гранью понимания. Альфонсо казался частью этого танца света и тени; его лицо скрывал полумрак, а фигура оставалась загадочной и непроницаемой, словно высеченная из того же камня, что и стены тайной комнаты.

Он молчал несколько мгновений, и эта тишина была наполнена не просто отсутствием звука, а неким невыразимым напряжением, предчувствием. Виктор чувствовал на своей шее холод дыхания веков; казалось, сами стены комнаты дышат в такт невидимому ритму. Воздух гудел, наполняясь призрачным шёпотом, напоминая о тысячах прошедших лет и тысячах ещё не прожитых.

Наконец Альфонсо заговорил. Слова выбирались медленно, точно и взвешенно, словно каждое из них было частью древнего ритуала.

— Пергамент… Он говорит не о том, что произошло, а о том, что произойдёт, — прошептал Альфонсо, и его слова казались частью того самого невидимого шёпота, что пронизывал комнату. — Это не просто предупреждение, Виктор. Это… ключ. Ключ к тому, что скрыто в самом сердце Рима, в самом сердце этого… кошмара. И этот ключ… Он может как спасти нас, так и погубить.

— Впрочем...

— Думаю, члены какого-нибудь едва уцелевшего ордена с радостью примут в свои «ряды» одержимых тварями из этой книги. — Его улыбка была тонкой и холодной, как лезвие. — Представь себе: целые легионы воинов, одержимых демонами из Гоэтии, готовые идти на любое преступление. Они будут наши «инструменты», Виктор. Сильные, неутомимые, бесстрашные… и совершенно безудержные.

Альфонсо сделал паузу, повернувшись к Виктору. В нефритовых глазах заиграл живой огонь, полный фанатичной веры. Его рыжая борода казалась немного подсвеченной изнутри, что слегка добавляло ему инфернальной харизмы совсем не святого.

— И мы наконец-то очистим Италию от всей этой погани! —