Шрифт:
Закладка:
— Ну что, принимай молодца, красна девица, — проговорил он, всовывая свою пунцовую палочку в её бедный цветочек, и снова моя Мими плакала и рыдала.
И хотя моё сердце разрывалось от боли и жалости к моей милой Мими, странное томление охватило все мои чресла, и я не могла отвести взгляд от этой неимоверно жестокой, но и одновременно притягивающей меня картины…
Мои руки словно сами по себе, живя своей собственной, отдельной от меня жизнью, поползли вниз, и задрали подол сарафана, пока не пробрались к моим тонким батистовым панталончикам.
Я видела, как Иван облизывает и кусает соски Мими на её тяжёлых болтающихся грудях, которые хлестали его по лицу, и он только приговаривал:
— Ай хороша девка, ай хороша! Давай ещё!
И Мими билась и стонала в их руках, с обеих сторон удерживающих её крепко на своих крепких мужских органах, терзавших её ладное тело.
И мои пальчики нащупали у меня под моим курчавым холмиком нежную расщелину, оказавшуюся совершенно влажной и мокренькой, и скользнули внутрь… Нескончаемое удовольствие и трепет, охватившие меня, не передать словами. Я не могла удержаться от того, чтобы не протолкнуть мой пальчик ещё глубже, и он скользнул в узкою щёлочку, и тут я стала немного понимать, куда же так ладно входили те самые волшебные мужицкие жезлы.
Значит и у меня, как у Глашки или моей милой Мими, внизу животика, между ножек, была женская норка, предназначенная для того, чтобы в неё могла скользнуть алая пылающая палочка. Которыми сейчас терзали мою верную служанку два огромных деревенских мужика.
Брачная ночь. Глава 5
Мне показалось, что вся эта экзекуция Мими длилась целую вечность: вот эти двое монстров, как мне чудилось, наконец-то насыщались и замирали, и я уже про себя радовалась, что они наконец-то отпустят мою несчастную француженку, но вот их огромные жезлы, которыми они забавлялись и которые каждый раз словно уменьшались в размерах и опадали после их очередной игры, совсем скоро не без помощи ловких пальчиков и язычка Мими снова восставали, и Егор с Иваном начинали свою молодецкую забаву, пристраивая свои пылающие палочки во все возможные отверстия, которые они находили в теле моей служанки.
Мими, ради меня пожертвовавшая своим благочестием, не переставала громко стонать и всячески ублажать этих парней, и я про себя молилась за неё, чтобы Бог дал ей сил выдержать эти невыносимые муки и страдания.
Странное горячечное оцепенение охватило все мои члены, и между моих ножек бесконечно что-то ныло и зудело, и мои панталончики насквозь промокли, что меня безмерно беспокоило. И по мере того, как двое парней пронзали своими палицами содрогающееся и бьющееся в горячке тело Мими, мои собственные пальчики скользили вниз-вверх по-моему лобочку, и глубже, и я не могла остановиться, пока совершенно невероятное наслаждение не захватило все мои чресла и не забило горячим ключом у меня между бёдер.
И если бы мужики не были бы так заняты в тот миг моей Мими, они наверняка могли услышать моё частое дыхание и постанывания, которые я тщетно пыталась заглушить своей собственной ладонью, прикусив её. Но, по счастью, крики Мими разносились по заброшенной мельнице всё громче и громче, и я осталась для всех незамеченной и необнаруженной.
Уже смеркалось, когда наконец-то эти мужики насытились нежной плотью моей крошечной служанки и покинули мельницу, натянув на себя свои штаны и рубахи. И запечатлев на прощание на устах Мими по крепкому звонкому поцелую.
— Мадмуазель Софи, — пробралась она ко мне на тын, когда прошло достаточно времени, и мы могли быть уверены, что они больше не вернутся. — Как вы себя чувствуете?
И я кинулась на шею моей Мими вся в слезах, приговаривая:
— Ах, моя милая Мими, мне так жаль, мне так жаль, мне так жаль…
— Не печальтесь, мадмуазель, — улыбнулась она мне. — Я получила сегодня величайшее удовольствие из всех только возможных.
И я не поверила своим ушам!
— А как же все эти ваши стоны от боли, когда эти животные терзали вас? — переспросила я, вглядываясь в её заалевшее лицо и сверкающие глазки.
— О, мадмуазель, это были стоны любви и наслаждения! И вы испытаете такое, если вам повезёт с супругом, — скромно потупив глаза в пол, промолвила она, чем ввела меня в совершеннейшее смятение.
Весь обратный путь до усадьбы мы ни проронили ни слова, и у меня из головы никак не шли её слова. До моего венчания оставалось не больше двух недель, и если раньше я была совершенно невинным ребёнком, то сегодня я увидела то, что поразило меня до самых глубин души.
Всё это томленье, сладкие грёзы, грубые мужские руки, комкающие белое нежное тело Мими и протыкающие её своими огромными органами, наслаждение, которое я пережила там, забившись в угол, пахнущий сеном, и лаская себя между ножек пальцами: всё это не укладывалось в моей совсем ещё невинной детской головке, и к вечеру того же дня меня охватила ужасная лихорадка, и я провалилась в горячечный жар.
Видимо, я бредила, и в моих пылающих виденьях являлись мне огромные рогатые чудовища, потрясающие своими огромными дубинками, тыкающие их в мои потрескавшиеся от жара губки, изливающие мне в ротик живительную прохладную влагу, и я только шептала им:
— Ещё, ещё, прошу вас, ещё…
И слышала словно пелену встревоженный голос моей матушки, беседующей с кем-то:
— Ах, моя бедная несчастная Софи! Свадьба уже через неделю, и, видимо, она не перенесла такого волнения… Она ведь совершенное невинное дитя… А граф Уваров, её жених, говорят, что очень искушённый мужчина! Если бы не наше бедственное положение, я бы ни за что не отдала свою дочку в лапы подобного пресыщенного разными удовольствиями монстра!
И теперь сквозь мои видения мне виделось надменно красивое лицо моего будущего мужа, графа Уварова, бывшего на двадцать лет меня старше, он наклонялся надо мной, и я видела его пылающий углями взор и язык, который высовывался из его рта. И он проникал своим острым длинным языком в меня, и я снова чувствовал то нестерпимое
