Между деревьями мелькала синяя речная полоса, потом исчезла, потерялась за стеной деревьев и густого ельника. Плахов промычал:

— М-да! Лес чудес до небес!

— Ой, замок!

Впереди, словно из чудесной, сказочной лесной глубины, поднимался огромный дом с колоннами. Похожий на странный замок с башнями, бойницами, рвом, наполненным водой. Издалека замок казался величественным и не слишком разрушенным. Алексей объяснил:

— Мы все-таки на верном пути. Это бывшая графская усадьба. Мы здесь с Альбертом и Ляпиным каждый камень облазили… По молодости и дури… Тут, Аленька, страшная тайна имеется.

— Ну? — не поверила девушка.

— Но я тебе ее не раскрою. И не покажу.

— Почему?

— Болтун — находка для шпиёна.

— А я не болтун, — обиделась Аля. — Я женщина.

Двое стояли на разрушенном балконе замка и смотрели окрест. Летний лес был недвижим и вечен. Где-то там, за лесной стеной, искрилась речная излучина. Над поляной плыло мягкое, золотистое свечение — желтели-белели ромашки. Машина с открытыми дверцами казалась сверху странным, неуклюжим насекомым.

— Господи! — вскинула руки девушка. — Шаг! И улететь в небеса. Как хорошшшо! Как в храме!

— Но! Но! — Алексей взял Алю за руку. — Рожденный ползать летать, как известно, не может. — Состроил таинственную рожицу. — Сейчас я тебе тайну страшную открою.

— Ой, я боюсь! — сказала девушка.

— Я тоже, — пошутил ее спутник.

Плахов смочил тряпки самодельного факела бензином, потом поднес зажигалку к ветоши; факел вспыхнул бесцветным на солнце пламенем, чадящий дым потянулся к небу.

— Фонарик чище, но с факелом экзотичнее, — сказал Алексей и повел спутницу по лабиринту коридоров.

Они спустились вниз по лестнице. Прошли несколько разрушенных пролетов, пока не оказались. в тупике. Аля удивилась, взглянула на Плахова. Тот ободряюще улыбнулся, провел рукой по стене, обнаружил только ему известную, незаметную нишу… Раздался душераздирающий скрип механизма, и одна из плит стены медленно начала разворачиваться.

— Шмыгаем, — предупредил Алексей, — а то пальчик прищемим.

— А что там? — трусила девушка.

— Подземный ход. По нему, говорят, граф… в женский монастырь… Давай-давай, скорее… Промедление смерти подобно!

— Алеша! — Но Плахов, не слушая возражений, втянул девушку в расщелину, и они пропали в глубине подземелья. Через несколько секунд плита, совершив полуоборот, заняла привычное место.

Неверный свет чадящего факела освещал путь. Подземный ход был вырыт в мягкой глинистой почве. Двигаться по нему можно было свободно, в полный рост, но иногда путь оказывался полузаваленным. Аля страдала:

— Мы что, кроты? В шар земной зарываемся? Куда это мы?

— Туда, где свобода! — был ответ.

В реке плескалось солнце. Над тихим, заросшим кустарником и деревьями берегом плыла полуденная нега. Природа была прекрасна в своей первозданной красе. Вдруг, ломая кусты, сверху сорвалась глиняная глыба. Грубой силой врезалась в чистый покой реки. Вода возмущенно забурлила.

С криком и смехом по заросшему склону сбегали Алексей и Аля.

— Ура! Я уже не верила, что солнышко увижу!

— А вон там, на том берегу… монастырь… женский, — кричал Плахов. — Тоже разрушили! Все разрушили!..

— Ой, какие мы грязные, чумазые, — заметила Аля.

— А в чем дело? Купаемся…

— Ой, а я без купальника!

— Здесь ни одной живой души.

— А мы?

— Мы живее всех живых!.. И одни! На этом белом свете!

— Урррра! Тогда купаемся!

Они, как дети, плескались в реке. Были наги, прекрасны и свободны. И казалось, что эти двое и есть первые люди на планете Земля.

Сонная, милая, пыльная деревенька сползала к реке. Лениво брехали собаки. У берега плескался крикливый выводок малолеток. Одна из покинутых изб у реки оказалась жилой: во дворе — машина; из трубы — дымок; на крыльце — девушка, стряхивающая половичок, и обнаженный по пояс молодой человек, поднимающий многопудовый наковальный брус.

— На тебе, бугай, пахать и пахать, — смеялась девушка. — Где твой интеллект? Я не вижу.

— По-твоему, я дурак? — швырнул брус на землю Плахов.

— Дуралей-бугалей! — хохотала Аля, убегая от любимого. — Сколько будет дважды два?

— Стой! — резкое движение в ее сторону. — Будет пять! И ты, милая, это подтвердишь?

— Не-а! — Аля кружила вокруг машины.

— Так, да? — Открыв багажник, вытащил оттуда набор ножей-финок. Сталь опасно блеснула на солнце.

— Хочешь зарезать, как поросенка! — смеялась девушка. — Хрю-хрю-хрю!

— Ну-ка, Пятачок, подопри спинкой и попкой сарай! Трусишь?

— Ха! — и мужественно, гордо прошествовала к бревенчатой стене. — Ну? — Повернулась храбрым юным лицом к Алексею. — Режь своего любимого Пятачка!

— Стой, как памятник!

— Позор живодеру! Позор…

И не успела докричать. Сталь блеснула на солнце. И три острых жала вонзились в бревна, захватывая голову девушки в смертельный капкан: два ножа у горла, слева и справа, один — над самой макушкой. Аля на мгновение превратилась в памятник. Потом услышала шаги, дыхание и голос:

— Ну, сколько будет дважды два?

— Пппять, кажется? — Открыла глаза. — Я еще живая?

— Да, кажется, — вырывая из бревен ножи, подтвердил Алексей.

— Боже мой! А если бы у тебя, живодер, рука дрогнула?

— Я не ошибаюсь. В подобных случаях.

— Ошибаются все…

— …кроме меня.

— Ах ты, убийца! — замахнулась на него Аля.

Алексей, перехватив девичью руку, взвалил девушку на себя и закружил ее, визжащую поросенком.

На все это опасно-веселое безобразие глазел дедуля в замызганной телогрейке и кирзовых сапогах, задержавшийся у калитки. Плахов его заметил, опустил девушку на землю. Алю качало, как цветок во время шторма.

— Лексашка? Што ли? — спросил дедуля. — Давненько ты к нам… Загорожанили вовсю?… Што ли?

— Дед Григорий, здравствуй. — Алексей пожал руку старику. — Аля, это дед Григорий… Он меня еще крапивой…

— Было дело. Было, — согласился дедуля. — Для пользы ж дела и тела! Во! Какой гвардеец!

— А вы тут как? — поинтересовался Плахов.

— Как все… Хлебушек возют в неделю… нам и хватит…

— Да, нежирно…

— А когда оно жирно-то было, сына? — спросил дед Григорий. — Вы-то в городе жируете?

— Ооо, отец, это долгий разговор… Сядем на крылечке… Аленька, угощай гостя дорогого…

— Гость недорогой, дочка. — и дороже злата.

— Пепси-колу? — спросила Аля и ушла в избу.

— Это че рекрамируют по телевизору, што ли?…

Може, че позадористее?

— Эээ, нет, в таком раю, — вздохнул полной грудью Плахов.

— Чегось вы, городские, в этот рай не очень-то?…

— Грехи не пускают.

— Этттно понятно: туалета на кухне, теревизор, лифты до неба, девули-красули за долляры, е'!..

— Да ты, дед, в курсе всех мировых событий, — удивился Алексей.

— А как же! Теревизоры, штоб им пусто было… Доярки, мать их так, животину не доють, кина все глядят… Вот и рай, Лексей!

Появилась Аля, в руках — импортные банки.

— Пожалуйста, дедушка.

— Спасибо, дочка. Ууу, какой бочонок! Как с ним, курвой? — крутил в руках.