1901

Лен

Когда Залман женился, поначалу его содержал тесть, но все когда-нибудь кончается. Молодой человек забрал двести рублей приданого, вложенных в дело местного богача, и приступил к торговле.

Залман был просвещенцем и в складчину с восемью знакомцами выписывал «Ѓамейлиц»[17]. Правда, читал «Ѓамейлиц» он один, остальные, молодые хозяева, больше так, просто кичились своей образованностью. Только Залман понимал, что там пишут. Еще когда жил за счет тестя, он всегда прочитывал газету от начала до конца. Читал не только статьи о политике, написанные тяжелым, невнятным языком, но даже изучал цены на зерно, которые печатались мелким шрифтом на последней странице.

А когда сам начал торговать, эта рубрика стала для него еще важнее. Прежде чем отправиться воскресным утром на рынок, он внимательно просматривал цены в газете. Хотя Залман знал, что торговцы — евреи малообразованные и им ни холодно ни жарко, что там пишут, все равно «Ѓамейлиц» оставался для него большим авторитетом.

Когда в конце недели Залман продавал зерно, он часто начинал спорить с покупателем.

— Да как же так? — твердил Залман. — В «Ѓамейлице» черным по белому написано, что цена на «сеойрим», то есть ячмень, «хозок», то есть держится, а вы приходите и даете мне меньше, чем неделю назад, когда «Ѓамейлиц» как раз писал, что «сеойрим», наоборот, «рофэ», значит, падает в цене…

На что перекупщик со спокойной улыбкой отвечал:

— Слишком ты ученый, Залман. Торговал бы лучше как мы, без грамматики, глядишь, больше бы зарабатывал.

Но Залман стоял на своем: если в газете написано, значит, так и есть. И, боясь продешевить, придерживал товар на пару недель. А дождавшись, когда в «Ѓамейлице» напишут «рофэ», опять звал перекупщика и спрашивал:

— Любопытно, а сколько сегодня дадите?

И тот, будто назло, отвечал:

— Что ж, Залман, сегодня на две копейки за пуд больше. Подорожало немного…

Залман еле сдерживался, чтобы не крикнуть: «Подешевело!» Он соглашался, чтобы не потерять две копейки с пуда, но про себя думал: «Да пошел он к черту, дубина неграмотная! Не знает, какие сейчас цены по курсу…»

Потом он все-таки стал торговать, не сверяясь с газетой. Увидел, что так скоро последние сто рублей потеряет.

Вечером после субботы он теперь заглядывал к богатому купцу Хаиму Ичесу, у которого собирались мелкие лавочники и посредники, и расспрашивал, какие нынче цены.

— Давно бы так! — Хаим, человек добродушный, но весьма упрямый в том, что касалось торговли, хлопал Залмана по плечу. — Вижу, человеком становишься! Не смотришь больше, чего там в газетах пишут… Им-то откуда знать?

И, с гордостью ткнув себя пальцем в грудь, добавлял:

— Я сам себе газета!

А затем, расхохотавшись, ставил точку:

— Уж ты мне поверь, Залман.

Уходя от Хаима, Залман чувствовал себя как выпоротый мальчишка. Думал с грустью, что образование и торговля друг другу не пара, и если действительно хочешь стать торговцем, надо выкинуть газеты из головы.

Однако, вернувшись домой, опять брал в руки «Ѓамейлиц», изучал цены и, убедившись, что в газете написано прямо противоположное тому, что сказал Хаим, с досадой засовывал ее куда подальше и ворчал:

— Вот и будь образованным, когда имеешь дело с такими дубинами неграмотными!..

*

Не мог Залман поставить себя на одну доску с мелкими рыночными перекупщиками. Если бы он продавал и покупал по ценам, напечатанным в «Ѓамейлице», то имел бы право считать себя выше «коллег», но не получается. Значит, надо найти другой, более благородный товар, который требует знаний.

Правда, чтобы зерном торговать, тоже знания нужны. Пшеница должна быть слегка красноватой, овес продолговатым и сухим, ячмень округлым, любое зерно должно быть чистым, без червей, и прочие тонкости. Но это любой знает, тут много ума не надо.

А вот свиная щетина — тут нужно разбираться! Товар на вес золота. Хорошую щетину попробуй купи, для этого целый капитал требуется, да еще и поискать придется. Если бы выпал случай, Залман купил бы копеек на пятьдесят. Но это уже больше на нищенство похоже, чем на торговлю. Да и сам товар Залману не нравится, как-то душа не лежит. Свинья есть свинья! У того же Хаима Ичеса, правда, целая фабрика, он щетину вагонами перерабатывает. Тогда оно того стоит. А сколько Залман на пучке щетины заработает? Смешно сказать, копеек двадцать, нет смысла мараться. И вообще она ему не по сердцу, нет у него к свиной щетине таланта…

С тех пор как Залман начал торговать, его привлекает лен. Залман чувствует: лен — это его призвание. Прекрасный товар, редкий, и знаний требует. А Залман считает, что у него эти знания как раз есть…

С другой стороны, риск уж больно велик. На все местечко только один богатый торговец, которому можно лен продавать. И торговец этот, Мотэ Шпинер, сущий грабитель! Цену с потолка берет, под настроение. Как-то Залман уже купил два пуда льна за шесть рублей и привез Мотэ Шпинеру в амбар. Стоял, дрожа, и ждал приговора.

Мотэ Шпинер минут пятнадцать наблюдал, как его люди перекладывают лен из угла в угол, перевязывают бечевкой, взвешивают, а на Залмана даже не смотрел. Наконец у Залмана лопнуло терпение, и он тихо сказал:

— Реб Мордхе, я вам немного товара привез. Взгляните…

Мотэ Шпинер смотрит на Залмана, будто не узнает, и говорит с улыбочкой:

— Льном решил заняться?

А два тюка робко лежат на пороге огромного амбара. Мотэ пощупал один, зевнул и спрашивает:

— Сколько заплатил?

— Шесть рублей! — отвечает Залман со страхом, как на экзамене.

— Дурак! — добродушно бросает Мотэ Шпинер. С каким-то странным выражением лица глядит на Залмана и добавляет: — Тебе только меламедом[18] быть…

Не услышав от испуганного Залмана возражеимй, опять ощупал тюк, сперва рассмеялся, а потом эдак серьезно говорит:

— Забирай отсюда!

Залман стоит ни жив ни мертв.

Мотэ Шпинер снова пощупал оба тюка и теперь посмотрел на Залмана как будто с жалостью.

— Пять рублей дам. Рубль, считай, за науку заплатил.

— Берите, реб Мордхе! — Залман даже обрадовался, что на первый раз отделался всего лишь рублем убытка, но зато сейчас кое-чему научится. — Берите, но у меня к вам одна просьба…

— Просьба? — Мотэ Шпинер нахмурился, как строгий отец. — Ну, говори…

— Какой изъян вы в моем льне нашли?

— Изъян? Гм… Изъян… Короткий слишком, не блестит, непрочный. Видишь, рвется… — Мотэ Шпинер выдернул из тюка пучок и легко разорвал пополам, как Самсон путы.

— Хи-хи-хи! — Залман остался доволен ответом. — Значит, лен должен