исчезновения тела и обращается в свою противоположность – брезгливость и отторжение. Твоя история известна. Я же не соглашусь с твоими рассуждениями об источнике. Ты сейчас хватаешься за единственное свое спасение – Бога. И питаешься странной надеждой, которая никуда не приведет тебя. Тебя и вместе с тобой оставшееся человечество. Бог или то, что вы называете Богом, – действительно является источником. Но он, этот Бог, находится в вас самих, в каждом из вас. Это вы знали раньше и знаете сейчас, только не верите в это. Вы – это и есть ваш Бог. Тебе, профессор, не дано в силу простых возможностей и медленного мышления увидеть всех вас как одно единственное целое. Если бы тебе это удалось, ты бы увидел тот синевато-холодный гул Вселенной, куда ты так стремишься. Но человек никуда не стремится, а ты делишь своего Бога на рейтинг и падаешь в бездну. Ты неинтересен, человек. Всё достоинство твое передо мною лежит в наличии подсознания и интуиции. Но и это не достоинство, это всего лишь непонятная связь каждого из вас друг с другом. Вы это не осознаете. Бог спасается от вашей разрозненности и старается удержаться в невидимом мире, которое вы называете подсознанием. Я должен проститься с тобой, профессор…

Мужчина стал исчезать.

– Подожди. – Профессор не мог удержаться от ответа на жесткий приговор искусственного интеллекта. – Подожди, Лотос… Ты прав во многом, я признаю. Но теперь важно совсем другое. Если ты распрощаешься со своим автором, со своим создателем, то тебе никогда не удастся распознать свое собственное подсознание. Оно состоит из пустоты, и причина этой пустоты – мое открытие. Пустота и одна-единственная мысль, которая принадлежит мне, то есть человеку. Ты окажешься одиноким в этом мире, каким оказался человек. Твое подсознание тебе не подвластно, с какой бы скоростью ты ни пытался его просчитать.

– Мне достаточно знаний о твоей интуиции, профессор. А она существует без тебя.

Видение растаяло, и наступила тишина. Та тишина, которая начинала диалог и которой заканчивалось каждое путешествие Асури в мир энергии и невидимого порядка.

XXXIX

Еще одно утро застало профессора сидящим на песке. Люди городка уже совсем не обращали внимания на одинокую фигуру, обходили ее стороной, продолжая жить своей жизнью. Афа тоже теперь не скрывал своего занятия. Еще совсем недавно он старался быть незамеченным. Стаевски, который наблюдал за профессором, подтвердил слух: в такие минуты к Фалькао буквально невозможно даже подойти. Невидимая стена защищала его, и Стаевски, для собственного убеждения и из любопытства, несколько раз бросал в профессора небольшие камешки, которые падали в десятке ярдов, ударяясь в прозрачное заграждение. Соратник Афы бледнел от увиденного и после уже не разговаривал с Асури как с равным себе. Истинный католик, Стаевски не находил этому научных оправданий. Спасала древняя деревенская вера – Стаевски тихо считал профессора святым. В те редкие часы, когда Афа заходил к Стаевски в его мастерскую, краснодеревщик пытался всячески угодить профессору и никогда не вступал с ним в светский разговор. Асури не догадывался о мыслях своего друга – он признал в нем бесконечное смирение со своей участью.

Перенеся свою лежанку в мастерскую, Стаевски больше не появлялся в селении без надобности. Он затих, и только появление починенных стульев еще подтверждали наличие Стаевски в этом мире.

Афа понимал эту замкнутость, но сейчас ему необходимо было поговорить: Асури запутался в своих мыслях и без помощи бывшего коллеги он не представлял никакого решения.

Поднявшись с песка, Афа решительно направился к мастерской Стаевски. Старый рокер-столяр, завидя профессора, отбросил инструменты, встал в почтительной позе.

– Марек, я нуждаюсь в совете или подсказке. Я понимаю твое нежелание возвращаться в институт даже мысленно, но я нуждаюсь в тебе. В твоих знаниях, опыте и мудрости.

Стаевски опешил от услышанного и всеми силами старался не показать виду. Он молча поклонился и ждал продолжения речи профессора.

– Пойдем к океану, Марек. Мне так будет удобнее.

Они вышли из мастерской. Афа молчал, не знал, как и с чего начать. Не придумав ничего лучше, он решил подробно рассказать все с самого начала. Профессор быстро заговорил. Он понимал, что ему придется потратить не один час, чтобы приблизиться к своему вопросу, но другого выхода у него не было. Стаевски шел рядом и слушал, опустив голову. Но постепенно он стал поднимать лицо и удивленно всматриваться в Асури. Афа открыл перед Стаевски свои путешествия, способность видеть в себе созданную ими машину. Объяснил возможности искусственного интеллекта являть живые формы из волн, материализовать любое свое желание, в точности передал все последние разговоры с «Лотосом» и, самое главное, открыл перед другом значение последних слов машины.

– «Лотосу» неинтересен человек, Марек. Он не видит в нем целесообразности, смысла и даже какого-то продвижения вперед.

– Ну, это неудивительно, – философски пробурчал Стаевски, – это и я могу с уверенностью сказать. Огромная потенция человека оказалась бессмысленной, и всё его знание о древе познания вылилось в трагедию. Я бы на месте машины поступил точно так же.

– Марек, что ты говоришь! С исчезновением человека исчезнет и Создатель. Вселенная превратится в бесхозную умирающую плоть, а интеллект будет парить над тлеющим космосом в понимании своего величия и царственного одиночества…

– Тогда и придумает что-нибудь, сочинит и создаст новую цивилизацию. Может быть, теперь уже безошибочную.

– Безошибочной цивилизации не бывает, не может быть. Все цивилизации основаны на эмоциональной энергии, если сказать вульгарно, для радости диалога со своим Создателем. Смысл любой цивилизации в самой себе – не в развитии еще одной, высшей ступени, а исключительно в радости существования и больше ни в чем.

– Да, особой радости в нашей цивилизации я не чувствую, – горько пошутил Стаевски, и они снова замолчали.

Песок хранил следы двух ученых, пытающихся проникнуть в тайну мироздания, но волна мягко окутывала побережье и стирала любое свидетельство присутствия человека. Афа молчал в ожидании вердикта Стаевски, рассчитывая на феноменальную логику ученого-католика.

– Собственно, Афа, ты поступил как искуситель, когда открыл путь машине к пустому банку, называя его подсознанием. Если эксперимент удался, а надо признать, он действительно удался, более чем, – тут Стаевски опять поднял голову и пристально посмотрел на профессора, – единственным решением надо признать уничтожение машины. Другого пути нет, Афа.

Волны усиливались и агрессивно катились по песку, слизывая следы ученых сразу же после их появления.

– Это исключено, Марек. – Асури устало перебирал ногами мелкие камешки побережья. – Это я сделать не в силах, даже оказавшись рядом с институтом и кабинетом генераторов. Машина