нам помогать, а имущество осталось на месте. Приказал я ему как можно скорее в распределяющий пункт своих раненых доставить, если отказывать в приёме будут, выгружать прямо на землю, и как можно скорее за вами возвращаться. А сам со своими машинами дальше к Хумалайнену поехал. Кстати, колонны под водительством прокурора так и не встретил, наверно, всех рассадил по подводам да машинам. Проехали еще километров шесть, вижу, сидят на обочине у края дороги наши врачи, сёстры и санитары. Клименко наши машины заметил, на дорогу вышел, руками машет. Я, конечно, остановился, и стали мы думать, что дальше делать. Решили так: Клименко со всем женским медперсоналом и частью санитаров грузится в три санитарные машины и следует в это проклятое Юкки-Ярви. Подготавливают там помещение под операционную, перевязочную и начинают готовиться к приёму раненых. А я с двумя оставшимися «санитарками» следую сюда, забираю из оставшегося самое необходимое оборудование, медикаменты, немного продовольствия, штабные документы, вас и немедленно еду тоже в Юкки-Ярви. Оттуда пошлём на машине связного в Петяярви, чтобы поймать Прокофьеву с её машинами. Остальные, кто здесь есть, останутся дожидаться Пальченко, — закончил Виктор Иванович свой рассказ, отодвигая одновременно в сторону и пустой котелок.

— Что же, хорошо, — заметил Алёшкин, — за исключением одного: я с вами не поеду. Там на первый случай врачей хватит, а здесь из средних командиров я один остался. Мы с Красавиным всё свёртывали, и только мы знаем, где что лежит. Как тут Пальченко ночью, а, видимо, он уже совсем поздней ночью приедет, будет всё искать? Так, товарищ комбат, лучше будет.

Перов минуту подумал, затем сказал:

— Пожалуй, так действительно будет лучше… А в случае чего, всё сжечь! Так начсандив приказал.

— Да мы уж и без его приказа приготовились.

— Вы что же, так никаких наших войск и не видели? Где же пограничники-то, далеко отсюда? — спросил Виктор Иванович.

— Где их основные силы, не знаю, а часть вон в той канаве окопалась, здорово замаскировались. Шагов сто каких-нибудь, а их и не заметишь. Сегодня весь день там работали, окапывались.

В это время из темноты, как-то совсем бесшумно и неожиданно появился уже знакомый нам пограничник:

— Вы, товарищи, ещё долго здесь будете шебуршиться? Боюсь, что «кукушки» обнаружат вас, и не избежать тогда нам миномётного налёта, а мне уже сообщили, что вскоре на этот рубеж наши основные силы подойдут, пытаясь за ночь оторваться от противника. Так что давайте, заводите ваши драндулеты, да жгите побыстрей!

Узнав от Бориса, что сейчас будет увезена только небольшая часть имущества, а за остальным приедут другие машины, и он пока со своими людьми остаётся здесь, лейтенант покачал головой и сказал:

— Вот ещё несчастье на мою голову! Пойду, доложу начальству, и если оно запретит пропускать сюда новые машины, дам команду их завернуть. Там, на дороге, километра полтора отсюда у меня КПП стоит, они и завернут.

— А как же с имуществом? — в один голос воскликнули Алёшкин и Перов.

— Что вы там о каких-то брезентах да десятках мешков с бинтами беспокоитесь! — сказал угрюмо лейтенант. — Вон ваши ДОП, артполк всё имущество бросили, бросите и вы. Если мы успеем, то сожжём перед отходом, ведь отходить-то нам всё равно придётся, если удастся, конечно, — добавил он. — Ну, пока. Пойду звонить!

Виктор Иванович вновь предложил Алёшкину ехать с ним, и тот снова отказался, ссылаясь на то, что, если уж действительно машины Пальченко сюда не пустят и остановят где-то километра за полтора, так тот вместе с людьми уж обязательно сюда доберётся и, может быть, ещё кое-что смогут вынести на руках…

Тем временем погрузка санитарных машин была закончена и, не зажигая фар, стремясь производить как можно меньше шума, обе «санитарки», забитые медимуществом и продовольствием до предела, выскользнули на дорогу и скрылись в темноте. А ночь была удивительно тёмной, безлунной, небо затянули густые облака, из которых временами накрапывало, и даже в трёх-четырёх шагах ничего не было видно.

Борис, Красавин и окружавшие их санитары сидели около сложенных палаток, покуривая в кулак, и разговаривали о том, что шофёрам сейчас ехать невероятно трудно, и вряд ли до рассвета Пальченко со своими машинами сможет сюда добраться. Следует помнить, что в то время включать фары во время движения машин было категорически запрещено, ехать приходилось буквально на ощупь. Таким способом одолеть полтора десятка километров представлялось невероятным трудом и требовало очень много времени. Алёшкин ни Красавину, ни санитарам не рассказал о том, что, может быть, машины Пальченко и вовсе не придут. Потом разговор перекинулся на «кукушек», и Красавин заметил:

— По-моему, насчёт «кукушек» много лишнего болтают. Если бы их на самом деле было много, они бы нас обязательно засекли. К нам сейчас подкрасться ничего не стоит, пара гранат — и поминай как звали, и никаких миномётов не надо!

— Нас ещё тоже найти надо, — возразил один из санитаров, пододвигая поближе к себе автомат, которым он успел обзавестись, забрав его у одного из раненых.

Нужно заметить, что почти все санитары в Хумалайнене сумели поменять свои старые винтовки, полученные в Софрине, на карабины, десятизарядные винтовки и даже автоматы. Имелся автомат и у Алёшкина. Как известно, ППШ в то время в Красной армии были ещё довольно редким оружием, но 65-я стрелковая дивизия формировалась около Москвы, и её строевые части получили очень хорошее и новое оружие, в том числе много автоматов ППШ. Обычно винтовки и пистолеты у раненых отбирались еще в ППМ, но часто бойцы попадали в медсанбат, минуя ППМ, поэтому оружие и оседало здесь. Кстати сказать, кроме медсанбатовского имущества, на поляне около складов лежала порядочная груда разнообразного личного оружия и гранат, всё это также предстояло вывезти.

Время шло, близился рассвет, кое-кто задремал, но выспавшиеся перед этим Борис и Красавин сидели, курили папиросу за папиросой и молчали. Каждый из них думал свою думу.

Борис вспоминал Александровку, Катеринку свою, ребят: «Что-то они там сейчас делают? Получили ли деньги? Здоровы ли? Наверно, Текушев опять Кате проходу не даёт, со злостью думал Борис. Ну, вернусь, я ему покажу! А Майка, опять, наверно, вся в шелковице вымазалась, так, поди, и спит в пятнах, ведь не отмоешь её. Да, а далеко сейчас до них, и когда мы встретимся?.. Времени всего месяц прошёл, а кажется, что уже больше года не виделись».

Затем его мысли перекинулись на здешнее: «Как-то там, в этом Юкке-Ярви? Сумеем ли развернуться? Да, а где Тая? Забыл Перова спросить… Где она? Вот странно: ведь она мне