— Это конец, — уныло гундосит Тинка, как только за нами захлопывается дверь в туалет. Она устало прижимается лопатками к сияющему чистотой бело-розовому кафелю. — Ты ещё, предательница, — обвиняет она меня на ровном месте, но я давно привыкла к её эскападам.

— Да что ты? — сарказм у меня разве что из ушей не лезет. — Мало того, что мне замуж вместо тебя идти, так ещё и кашу всю расхлёбывать?

— Все там будем, — провыла замогильным голосом сестра. — Замужем. Обложили со всех сторон, демоны.

— Во-первых, перестань нюни распускать, — начинаю приводить Тинку в чувство, — во-вторых, расслабься.

— Расслабишься тут, — вздыхает она, вытирая крокодиловы слёзы с щёк — так, пару выдавленных слезинок на публику. Чтоб на нервы мне подействовать. Но у меня канаты, а не нервы, бесполезно давить на жалость. — А ты молодец, — сверкает она глазами, — женишка у меня оттяпала. Ты, когда успела ребёнка заиметь, систер? Помнится, в понедельник у тебя ещё это чмо Астахов в любовниках числился.

— Ну, они — ладно. Готовы поверить любой чуши. Но ты-то? Дмитрий Иванович развёл вас, как лохов, а вы рады стараться. Это всё бред, понимаешь? Искусный троллинг стариков. Пусть они потешатся, что всё так прекрасно устроили. Нет никакого ребёнка, и никакой свадьбы не будет.

Тинка почти не слушает меня. Витает где-то в собственных облаках, гоняет, видимо, мысли туда-сюда, обдумывает, как из капкана выбраться.

— Слушай, а не от него ли я тебя голой забирала? — оживляется она, словно очнувшись. Щёлкает пальцами, осенённая догадкой. — Точно! Там же и этот брутальный красавец вокруг тебя вился.

— И он, между прочим, понравился тебе, — закидываю крючок. На всякий случай.

— А ты ещё и накаркала: «Давай познакомлю, он из хорошей семьи», — кривляется она, как маленькая.

— Ну да. Чертила небесные знаки спешэл фо ю. Соберись, тряпка! — рявкаю громко, Тинка аж от стены отлипла. — Не захочешь замуж выходить, никто не заставит!

— Какая ты всё же наивная, Ник, — вздыхает сестра. И горькие складки пролегают вокруг её идеального рта. — Это ты собрала котомку и ушла. Я так не смогу. Я деньги люблю. Ну, на сколько меня хватит? Попыжусь месяц-два и приползу на брюхе к папе на поклон. И он снизойдёт. Обласкает. Простит. И совьёт из меня верёвку, на которой я и повешусь. И всё закончится тем, на чём и остановились — выпихнет замуж за какого-нибудь добра молодца из хорошей семьи с нормальной наследственностью.

— Сделай вид, что всё в порядке, — продолжаю увещевать я. Сейчас главное — вывести Тинку из ступора и тоски. — И не корчь из себя жертву. А потом придумаем, как выкрутиться. Илья, знаешь ли, тоже не тот, кому можно безнаказанно хомут на шею накинуть. А если уж совсем откровенно, не самый плохой вариант для брака. Уж куда лучше предыдущего претендента.

— И ты туда же, — щетинится сестра. — Вот же я влипла-то… И помощи от тебя — как  от козла молока. Ещё и заначку свою отдала. Лучше бы свалила куда на время. Может, рассосалось бы.

В этом она вся. Дать, а потом упрекнуть.

— Деньги я тебе отдам, не переживай. Я и не собиралась брать безвозмездно. Мне нужно лишь время, и ты получишь назад свои заработанные непосильным трудом накопления.

— Да хрен с ним, с баблом, — сестра понимает, что перегнула палку, — это я так… От отчаяния.

— Хватит истерить. Соберись. И доиграй свою роль до конца. Пусть папа бдительность потеряет. А потом будет видно.

Она вздыхает тяжело. Раз и ещё раз. Глаза приобретают осмысленное выражение. Жёсткий Лунинский взгляд. Сейчас она жуть как на отца похожа. Да она и есть папина дочка. Куда больше, чем я. И по характеру. И внешне. Тинка — в его род. И глаза у неё голубые, папины. От мамы — только разрез да ресницы.

— Готова? — спрашиваю у неё, как у бойца на ринге.

Тинка потрясает кулаком, давая понять, что пришла в себя. Ей только боксёрской перчатки сейчас не хватает. Она выходит первой. Решительно. У неё даже походка меняется. Обычно на людях Тинка семенит и двигается медленно, но в данный момент, позволь ей узкое платье, она печатала бы шаг, как солдат на параде.

Я иду следом, и меня подтряхивает. Озноб охватывает тело, и я пытаюсь сдерживаться, чтобы не трястись. Нервное это, наверное. Лицо пылает. Надо было умыться хотя бы.

— Потанцуем? — спрашивает меня Драконище, как только мы возвращаемся. Почему бы и нет? Танцы всегда помогали поставить мозги на место. Заодно и ему вправлю, чтобы при мне троллингом больше не занимался.

Он ведёт меня на танцпол. Грациозный зверь. Раньше я не замечала, какая у него лёгкая походка. А может, он скрывал свои таланты. Жутко хочется посмотреть на его задницу, но не могу. Не оглядываться же, в самом деле. Да и предмет моего интереса пиджаком скрыт.

— Можешь начинать, — разрешает Драконище, как только мы сливаемся в танце.

Он отлично двигается. Завораживающе. Литые мускулы перекатываются у меня под руками. Это так приятно. А ещё от него идёт тепло. Как раз то, чего мне сейчас не хватает. Льну к нему почти неприлично и начинаю отогреваться.

Слышу его рваный вздох. Волосы щекочут ухо. Как же он близко. Сильный и уверенный. Почему-то становится спокойно.

— А надо? — спрашиваю, не поднимая лица. — Вообще-то хотелось высказать тебе всё, но ты мастер. Браво. Заморочил им всем голову. Про ребёнка зря только ляпнул. У мамы больное сердце. Можно было обойтись и без шокирующих подробностей. Тем более, что это неправда.

— Ну почему? — возражает он мягко и водит украдкой губами по моему виску. Почти невинный жест выбивает почву из-под ног. Внутри разливается жар — резкий, почти болезненный. Какое счастье, что люди непрозрачны. Иначе я бы осветила сейчас полутьму, как мощный костёр. — Мы не предохранялись, если ты помнишь. Так что вероятность есть.