Было раннее утро, и поднимавшееся из-за восточных вершин солнце уже позолотило медовые груши на деревьях, но ещё недостаточно прогрело напоённый плодовым нектаром воздух. Однако Алем Дешер, щедро источавший приторный запах имбиря вперемешку с потом, уже задыхался и порывался сорвать с себя шёлковую рубаху, которая и без того не очень-то способствовала согреву мышц.

Джиа ругала его и вдохновляла на тренировку цитатами из старинных рукописей, которые и сама читала когда-то в тайной обители Аркха. К её удивлению, библиотекарь оказался весьма начитан в этой области и время от времени даже пытался оспаривать инструкции, приводя убийственные аргументы, которые он почерпнул из военной поэзии, чем ужасно забавлял тренера.

Девушка смеялась от души, потом принималась шутливо браниться, но, в конце концов, ей всё же приходилось отрывать себя от уютной скамеечки и показывать всё на собственном примере.

После пробежки и разминки Джиа заставила библиотекаря делать растяжку. Затем она продемонстрировала ему парочку сложных и не менее красивых комбинаций в пируэте, указав, таким образом, к чему тому стоит стремиться. И отправила выполнять безынтересные упражнения по освоению базовых шагов и ударов.

— О, Джиа! — наконец воскликнул Алем Дешер. — Смилуйся, не могу я больше. Сил моих нет…

— Добро! — согласилась наёмница. — Переходи к заминке. Разминка твоё тело разогревает, а заминка должна плавно его остудить, сбалансировать нагрузку, подготовить сердце и мышцы к отдыху.

Тяжело вздыхая, учёный муж принялся выполнять указанные упражнения. Но, несмотря на все мольбы об отдыхе, улучив момент, когда Джиа зачиталась одной из выбранных им любовных поэм, он добрался до деревянного оружия и с первых же ударов мастерски разнёс на куски несчастное соломенное чучело.

В конце концов измученный, но довольный, покрытый с ног до головы слоем пыли и частично внутренностями несчастного противника, Алем Дешер повалился на траву рядом со скамеечкой Джиа.

— Клянусь, — сладостно простонал он, — случалось мне часами проверять силы на выносливость, но я никогда даже и подозревать не смел, насколько воинская наука сложнее любовной…

— Ну-ну, — фыркнула Джиа, не отрываясь от книги. — А я-то предполагала, что принцесса — твоя единственная любовь.

Алем Дешер рассмеялся и всё-таки стянул с себя рубашку, демонстрируя теперь солнечному свету и взгляду девушки стройный и лоснящийся от пота смуглый стан. Этот стан, судя по его виду, в жизни не знавал ни голода, ни твёрдой земли, ни колючих ветвей под собой, а лишь шелка, ароматные масла да женские ласки.

Джиа вздохнула, припомнив горячие объятья Летодора, его твёрдые мускулы и сильные руки. Ей вдруг захотелось обнять ведьмака. Обнять крепко, прижаться к нему всем телом. Ощутив, что к её щекам приливает румянец, девушка тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Да что такое с ней происходит?

Вот уже несколько дней она старательно путала следы, ловко обманывая ведьмака и уходя от его слежки. Ей требовалось время, чтобы хорошенько подумать над их последним разговором, а главное — объяснить самой себе, почему же она одновременно так сильно хочет и в тоже время не хочет быть с ним вместе.

На мгновение ей даже показалось, что она снова слышит мерзкую вонь жабалака.

— …Я упоминал, что в любви, как и в прочих дисциплинах, необходимы упражнения и тренировки, — как будто читая её мысли, проговорил Алем Дешер. — Как понять, что пища вкусна, если всю жизнь ты ешь один лишь рис?

— Ах, вот как, — Джиа захлопнула книгу и, наконец, одарила утомлённое тело библиотекаря своим вниманием. — А ты специалист в любовных делах, уважаемый Алем Дешер? Как я тебя послушаю, так и не только лишь мудрые книги ты держал в своих руках…

— Ты, как всегда, совершенно права, о прекрасная Джиа, — улыбнулся мужчина, закусывая одну из соломинок убиенного им чучела.

— Скажи, а много ли яств нужно испробовать, прежде чем остановиться на одном из них? — язвительно уточнила Джиа.

— Много, — недолго раздумывая, ответил библиотекарь.

Джиа мягко улыбнулась, пряча растерянность. Оказывается среди учёных книг, тренировок и размышлений о смерти она упустила нечто очень важное из жизни юной девушки! Возможно, Алем Дешер и был прав: ей сильно не хватало практики в общении с людьми в целом и с противоположным полом в частности. Быть может, потому теперь её и мучила не стоящая того «ведьмачья дилемма».

К удивлению, она вдруг ощутила крохотный укол стыда и даже некоторую благодарность врачам родного мира, чьи указания играли решающую роль при выборе полового партнёра и снимали бо̀льшую часть ответственности с молодых людей.

— Впрочем, — беззаботно продолжил библиотекарь, — мудрецы моего мира считают, что деве, прежде чем стать супругой, и вовсе не нужно практиковаться. Так что ты, о Джиа, несколько старомодна, но права в своём выборе…

Наёмница скрипнула зубами. Да как он смеет говорить ей такое? А главное, откуда понял?! На лбу у неё, что ли, написана эта «старомодность»?

— Уточни, пожалуйста, дорогой Алем, — ласково проговорила Джиа, успешно справившись с эмоциями, — с кем же, в таком случае, юноши твоего мира тренируются, если девам твоего мира практиковаться не показано? — Она бросила на мужчину многозначительный взгляд, лукаво поведя бровью.

— О, Джиа, — невозмутимо улыбнулся он, — разумеется, с учёными книгами. Но я ни мгновения не сомневаюсь в том, что твоё собственное живое воображение и острый язычок ещё сделают некоего мужчину самым счастливым на свете.

Это был подлый удар, который Джиа при всей остроте её языка парировать не сумела. Вместо этого она со своим живым воображением залилась жгучей краской до самых корней волос, сердито вздохнула и отвернулась. Стало ясно, что если она собирается попасть в библиотеку и заниматься притом чтением книг, а не чем-то ещё, нужно срочно сменить тактику, выходя на более высокие уровни так увлекшей их темы.

— Алем, — пропела Джиа.

— Да, Джиа? — Алем перебросил соломинку из одного уголка рта в другой.

— Принцесса так оскорбила тебя при вашей первой встрече, — припомнила девушка. — И ты уже несколько лет видишь её лишь издали. Скажи, почему ты всё ещё здесь? Почему не уехал обратно на родину?

— О, это сложно объяснить простым языком, — вздохнул библиотекарь, и его взгляд, к облегчению Джиа, утратил лукавство и снова засиял некой возвышенной мечтательностью. — Я бы сложил поэму, но мой ум больше склонен к анализу, нежели к сочинительству, — он помолчал. — Я люблю принцессу. Я верю в Судьбу. И надеюсь, что однажды я смогу донести и до Гриерэ всю силу своих чувств…

— Да неужели же красота женщины может затмевать её